Фашизм изнутри

Яков Кротов

После падения коммунизма в России неожиданно для многих встала проблема определения того, что такое фашизм. Появились многочисленные
организации, использующие символы, в России традиционно считающиеся фашистскими. Многие публицисты заговорили о фашистских тенденциях в идеологии правящей элиты.
Можно отказаться от использования термина "фашизм" и искать новое слово для обозначения новых, во многом, явлений. У такого подхода есть одна сильная сторона: термин "фашизм" часто используется для локализации феномена, приуменьшения его значения, представления соответствующих тенденций как чего-то маргинального. Ведь исторически "фашизм" прежде всего - слово, обозначающее именно маргинальные группы в послевоенных Италии и Германии, группы, лишь рвущиеся к власти (назовем это "микрофашизм"). Во вторую очередь фашизм - это правящий тоталитарный режим, пытающийся насаждать единомыслие, расширять "жизненное пространство" нации, решать "расовую проблему" (макрофашизм), подчинять личность государству, манипулировать демократическими и правовыми институтами ради идеалов национального сплочения, порядка, безопасности,
процветания.
В принципе псевдодемократические тенденции можно обозначать самыми разнообразными терминами. Если нас интересует специфика тоталитаризма в той или иной стране, то на первый план выходят отличия фашизма от нацизма или фалангизма, сталинизма от брежневизма и т. п. В этом смысле было бы интеллектуально корректнее говорить о том, что в современной России сложился режим "путинизма", и определять его особенности.
Тем не менее, есть одна важная причина, по которой стоит использовать именно термин "фашизм" как обобщающее понятие. Дело в том, что этот термин уже активно используется в правительственной или околоправительственной пропаганде в России. Фашизм, экстремизм, радикализм, терроризм - любой термин, которым в демократическом обществе обозначают антидемократические тенденции, в антидемократическом обществе обязательно будет использован для обозначения противника - то есть, демократии. Вор кричит: "Держи вора!"
Такая пропаганда не так эффективна, как может показаться. Демократии Запада поддержали сталинизм в борьбе с гитлеризмом (коммунизм в борьбе с фашизмом), но сделали это далеко не безоглядно, не полностью (к счастью!) и при первой же возможности свою поддержку аннулировали. А вот внутри антидемократического общества власть может с намного большим успехом призывать охотиться на врагов демократии. Нужно
большое интеллектуальное и личное мужество, чтобы признать, что фашизм может быть не просто маргинальным явлением, а маргинальным явлением, которое тайком поддерживается властью. Но нужна еще большая честность, чтобы признать, что сама власть не только поддерживает
фашистов-маргиналов, но является по сути своей фашистской. Ведь это означает, что антифашистское движение должно не апеллировать к
правоохранительным органам и правительству, а находиться в оппозиции к этим самым органам и к тому самому правительству, которое формально заявляет себя активным борцом с фашизмом.
Правящая в России элита с каждым годом все охотнее использует именно термин "фашизм" для обозначения своих врагов. Этот термин уже
используется чаще, чем "коммунизм", хотя еще уступает термину "терроризм". В принципе, можно согласиться с тем, что правительство отслеживает фашистские тенденции в обществе - но только при условии, что общество будет вести себя симметрично и отслеживать фашистские (и террористические, кстати) тенденции в поведении правящего слоя. В данном случае принцип презумпции невиновности не работает. Ведь речь идет не о слабой личности, а о могущественном социальном явлении, сама сила которого искушает его употребить ее не по назначению.
Здесь обществу лучше проявить чрезмерную бдительность, чем чрезмерную доверчивость. Тем более, что речь идет не вообще о сильной власти, а о правящей элите посткоммунистической России, состоящей в основном из людей с древне-коммунистическим прошлым. Тревожным симптомом в этом отношении является то, что в течение последних лет правительство активно воскрешает антифашистскую демагогию советского периода. Следует вспомнить, что советский режим с самого начала и до кризиса 1990 года использовал антифашистскую пропаганду для собственной легитимизации. Одна вероятность того, что это может повториться, заставляет неодобрительно относиться к подобной пропаганде...
Символичным можно считать заявление одного из правительственных деятелей о том, что если бы председатель центральной избирательной комиссии России занимал аналогичную должность в Веймарской республике, то Гитлер не пришел бы к власти. Это заявление ведь означает прямой отказ от демократических принципов, циничное признание того, что выборы в стране фальсифицируются. Что до самого утверждения, то оно
справедливо: если бы в Веймарской республике выборы регулировал тот же институт, который регулирует их в современной России, то к власти пришел бы не Гитлер, а Сталин.
Таким образом, определение того, что такое фашизм, всегда вынуждено колебаться между чересчур узким наполнением (фашизм как сугубо итальянское явление первой половины ХХ столетия) и чересчур широким (фашизм как антидемократические тенденции в демократическом обществе). "Зауженное" определение фашизма в современной России работает очень локально. Оно позволяет разыскивать группы, использующие фашистскую и нацистскую символику, терминологию, лозунги, требовать их запрета и наказания.
Настораживает, однако, с какой неохотой власть преследует "микрофашизм". Это может объясняться либо тем, что власть нуждается в микрофашизме как пропагандистском пугале, либо тем, что власть сама склонна к фашизму.
Благоразумие требует, видимо, все-таки не пренебрегать термином "фашизм" для обозначения происходящих в России процессов. При этом от "классического" фашизма берется один существенный признак: антидемократические идеи объединяют правящий слой с большинством населения. Если советский коммунизм провозглашал демократические идеалы в самый разгар массовых репрессий, то фашизм не стеснялся отвергать эти идеалы. Падение коммунизма в России было сперва понято как торжество демократических идеалов. Но демократические идеалы оказались в кризисе вместе с коммунизмом, с которым они для жителей России были связаны в течение всей их сознательной жизни.
Знакомство с демократией реальной оказалось шоком, потребовало слишком больших интеллектуальных и нравственных жертв, ответственности личной и социальной. Население предпочло откат к прежней социальной безответственности, неправовому и псевдодемократическому государству, хотя и без прежней пропагандистской упаковки. Новая пропаганда и политика, однако, не будучи коммунистической, оказались именно
фашистствующей. Антикоммунизм современного российского общества - это фашистский антикоммунизм, антикоммунизм ни в коем случае не
демократический. И "верхи", и "низы" общества, что характерно для фашизма в его "среднем" наполнении, подчиняют право, этику и политику идее выживания, агрессии ради самозащиты. Специально в стороне оставляем вопрос о росте национализма. Это явление до сих пор не стало
доминирующим, почему и термин "фашизм" более актуален в современной России, чем "нацизм". Конечно, при таком определении фашизма и при таком определении сущности происходящих в России процессов оценка будущего оказывается очень невеселой. Ведь борьба с фашизмом при этом оказывается не борьбой с маргиналами, борьбой, при которой можно апеллировать к власти. Борьба с фашизмом оказывается даже не борьбой с правительством, правящей элитой. Борьба с фашизмом оказывается борьбой с большинством собственных сограждан, а тут уже и слово "борьба" совершенно неуместно.
В этом и заключается кошмар всякого фашизма: он ставит своих противников в положение более тяжелое, чем положение противников любого политического режима. Это столкновение не с той или иной политической программой, не с отдельным социальным слоем, это противостояние социальной деградации, внутреннему опустошению традиционных политических институций. От демократии остается лишь оболочка, внутри которой население прячет свои страхи, безответственность и агрессию. Этому, собственно, нельзя "противостоять", этому нельзя "быть в оппозиции". Но определять это, не принимать этого и не жить в этом - возможно и должно.