“На тебе сошелся клином белый свет”

В своей книге “Костюм от Фишмана” Оскар Фельцман цитирует маленького сына Володю, который с детской непосредственностью обращался к отцу после каждой новой песни: “Папа, ты умрешь, а песня эта останется?” И Фельцман неизменно отвечал мальчику: “Наверное, нет”, И только один раз — после рождения песни “Я верю, друзья” — робко сказал: “Наверное, да”.

Высшая награда для композитора — это когда его песни становятся народными, когда люди забывают, кто именно написал музыку и стихи, и начинают считать, что эти песни существовали всегда. Но такой чести удостаиваются лишь единицы, кого при жизни называют классиками, чьи песни выражают время.

К таким избранным, без сомнения, относится Оскар Борисович Фельцман, чье 80-летие шумно отмечали в концертном зале “Россия”.

Собственно, никто о нем и не забывал. Его песни живы, хоть и написаны в давно ушедшую эпоху, вместе с которой исчезла и героическая молодежь, готовая ехать “за туманом и за запахом тайги”, и отважные строители БАМа, и первопроходцы космоса. И всему причиной, конечно, музыка, мелодичная, запоминающаяся и легкая для восприятия. Господи! Сколько лет Фельцмана ругали за “Ландыши” — разлагают, де, молодежь. Но чем сильней ругали, тем большую популярность приобретала эта песня, под которую, между прочим, и нынешняя молодежь с удовольствием “разлагается”. Песню “На пыльных тропинках” одно время запрещали из-за того, что написана на стихи опального

Владимира Войно-вича. А ведь ее брали с собой в полет космонавты Юрий Гагарин, Павел Попович и Андриан Николаев, и сам Никита Сергеевич Хрущев пел ее с трибуны мавзолея. А уж сколько, помню, было в моем детстве пародий на “Венок Дуная” — не счесть! Но это ли не верный признак огромной популярности песни. А как мы любили “Ничего не вижу”, “Манже-рок”, “Белый свет”,

“Возвращение романса”, “Старые слова” — без них не обходилась ни одна приличная вечеринка. А у кого не перехватывало дыхание от баллады “Огромное небо” на стихи Роберта Рождественского? Люди плакали, слушая, как два друга увели от города горящий самолет, врезавшись в загородный лес. В Берлине, где на самом деле происходили эти события, до сих пор стоит памятник этим летчикам.

...Есть в доме у Оскара Борисовича замечательная вещь — большая полированная доска. Она лежит у него на пюпитре рояля. И если вы даже не обратили на нее никакого внимания (потому что смотреть, собственно говоря, не на что), маэстро обязательно о ней вспомнит и непременно расскажет какую-нибудь историю.

Доска эта была сделана в далекие детские годы для удобства написания нот, когда еще Оскар был маленьким вундеркиндом, жил в Одессе на Малой Арнаутской и учился у знаменитого педагога Столярского (какой талантливый ребенок в Одессе тех лет не учился у Столярского!). Доску принес столяр-краснодеревщик Шлегель, друг семьи Фельц-манов. И с этой самой доской композитор не расстался не только в детстве, но и в эвакуации в Новосибирске, с ней вернулся в Москву. Именно на этой доске написаны Оскаром Фельцманом все его сочинения. Она не столько талисман и даже не столько символ его творчества — она практически неотъемлемая часть этого творчества. Без нее, как категорически утверждает Оскар Борисович, не пишется музыка, просто не идет в голову, что проверено многократно в течение жизни. С ней приходят вдохновение, новые музыкальные идеи.

А идеи эти не оставляют композитора и сейчас. За последние годы Фельцман сочинил много еврейской музыки — вокальные циклы, инструментальные сочинения. А еще увлечен мыслью создать оперу на сюжет из еврейской жизни. Он уверен, что получится хорошо.

И мы желаем ему, чтобы 80 лет стали всего лишь новым рубежом на творческом пути. И убеждены:

вся страна запоет его еврейские песни. Поскольку и они, без сомнения, будут написаны на легендарной доске...

Элла МИТИНА

АЛЕФ