Еврейский Интернет Клуб :: Бюро услуг :: Интернет

_		СУД НАД М. БЕЙЛИСОМ И МИФ О РИТУАЛЬНОМ УБИЙСТВЕ
_		Среди судебных процессов в дореволюционной России "дело Бейлиса" выделяется настолько, что отношение к его результатам имеет знаковый характер. Собственно юридическая сторона чисто уголовного дела об убийстве подростка Андрея Ющинского, как правило, подменялась политической риторикой. В атмосфере 1911-1913 гг. любые факты, свидетельства, вещественные доказательства интерпретировались лишь в двух плоскостях, и ничто не анализировалось строго объективно, без политической оценки. Само "дело" начиналось совершенно обыденно и поначалу не вызвало особого интереса. На просторах империи каждый день пропадали люди, совершались убийства, в том числе и детей. Поэтому когда 20 марта 1911 г. на окраине Киева было найдено тело ученика приготовительного класса Киевского духовного училища двенадцатилетнего Андрея Ющинского, то расследование было поручено рядовому следователю участка. Но уже через несколько дней, в момент похорон мальчика, события приняли совершенно иной оборот. Местные черносотенные организации объявили это убийство ритуальным, совершенным евреями с целью получения крови для изготовления мацы. В иное время и в ином месте подобное обвинение не произвело бы особого эффекта и, скорее всего, не было бы принято во внимание мало мальски серьезными следственными и судебными органами. К началу XX в. мировая история знала уже множество подобных обвинений. "Кровавый навет" - это обвинение в принесении человеческих жертв с целью употребления их крови в ритуальных целях. Такие обвинения, первоначально адресованные христианам, а позднее, в средние века, направленные против евреев, получили широкое распространение в католических странах Европы. В XIII в. император Фридрих II поручил провести следствие и запросил мнение церковных авторитетов. По результатам расследования была оглашена специальная грамота (1236 г.). В ней опровергались все обвинения, и впредь запрещалось возбуждать подобные дела. В грамоте говорилось: "Ни в Ветхом, ни в Новом завете нет указаний, чтобы евреи жаждали человеческой крови. Напротив, в полном противоречии с этим утверждением, в Библии ... в данных Моисеем законах, в еврейских постановлениях, которые по-еврейски называются Талмудом, совершенно ясно сказано, что они вообще должны беречься запятнания какой бы то ни было кровью". Тем не менее череда "кровавых наветов" и связанных с ними дел не прекращались. Они нередко сопровождались погромами и изгнанием целых общин. Нигде и никогда (если не считать самооговоров, вырванных пытками) не было доказано ни одно из подобных обвинений. Но в Европе фактически не было стран, где бы подобные дела не возбуждались из века в век. В этом проявлялись не только фанатизм и невежество масс - такие обвинения были частью всей идеологии антисемитизма и имели мощное социально-психологическое обоснование. История отвела еврейству определенную роль в экономической и духовной жизни Европы. Отторгнутое от традиционных сфер экономики - землевладения, земледелия и производства, оно веками оставалось лишь в пределах финансовых и торговых операций и потому оказалось наиболее уязвимой частью общества. В области духовной иудейство всегда оставалось религией меньшинства в христианском мире, раздираемом собственными противоречиями, борьбой различных религиозных направлений. Начало XX в. принесло России экономические, социальные и политические потрясения. В этих условиях антисемитизм стал неотъемлемой частью духовной жизни общества, и обвинения в убийствах с ритуальными целями остались в арсенале антисемитского движения. Несмотря на многократно доказанную их абсурдность, они регулярно возникали и не раз служили определенным катализатором роста антидемократического, антиреволюционного охранительного направления. Став влиятельной политической силой, правые партии и организации, для которых антисемитизм являлся важнейшим звеном идеологии, некоторое время имели в своем распоряжении куда более действенное оружие в свое борьбе с "еврейским засильем", - погромы и ужесточение антиеврейского законодательства. Но постепенно политическая жизнь в стране вошла в более спокойное русло. С улиц и площадей противостояние перешло в Государственную Думу и на страницы периодических изданий. Все же общество оставалось глубоко неудовлетворенным происшедшими экономическими и политическими реформами, оно требовало более кардинальных изменений. Кровавые события начала века с чередой бунтов, восстаний, погромов, грабежей, судебных и внесудебных расправ, калейдоскопической сменой политических и духовных ориентиров до предела радикализировали и дегуманизировали общество. Черносотенство и антисемитизм были привлекательны и для Николая II, и для большинства его окружения, свято верившего в незыблемость монархических устоев. На них ориентировались и многочисленное чиновничество, и часть интеллигенции. В условиях политического кризиса 1911 г. правым необходимы были события, которые укрепили бы их позиции. Когда в Киеве произошло убийство Андрея Ющинского, это было воспринято как долгожданный знак, как повод заговорить в полный голос. Уже на похоронах мальчика распространялась листовка соответствующего содержания: "Русские люди! Если Вам дороги Ваши дети, бейте жидов! Бейте до тех пор, пока хоть один жид будет в России! Пожалейте Ваших детей! Отомстите за невинных страдальцев! Пора! Пора!" В черносотенных органах "Русском знамени" и "Земщине" появились заметки о ритуальном убийстве. Следствие еще не пришло ни к каким выводам, а правые уже объявили о ритуальном характере убийства, приводя душераздирающие подробности. Киевское отделение "Союза русского народа" было одним из самых авторитетных в стране. Ведь Киев - крупный город со сложным социальным составом и пестрым в национальном отношении населением - всегда рассматривался как цитадель православия на Украине. То, что это уголовное преступление привлекло внимание Петербурга, не на шутку взволновало местные власти. В обстановке неуверенности пребывало и руководство Министерства юстиции и Министерства внутренних дел. Любые обвинения со стороны авторитетных при дворе правых могли быть использованы в политической игре и стоить министерских постов. Поэтому министр юстиции не смог проигнорировать "сигналы справа" и сделал первый шаг навстречу домогательствам черносотенцев. Прокурор судебной палаты Г. Г. Чаплинский получил из Петербурга телеграмму: "Поручаю Вашему превосходительству иметь личное наблюдение за производством следствия об убийстве мальчика Ющинского. Ожидаю подробных периодических донесений. Министр юстиции Щегловитов". Здесь еще нет и намека на априорное признание этого преступления ритуальным, но первый шаг был сделан - рядовое уголовное дело выделено в особое, подлежащее специальному рассмотрению. Была создана специальная группа во главе со следователем по особо важным делам В. И. Фененко. В известной степени эти действия властей запоздали. Место преступления специально не охранялось и было исхожено вдоль и поперек любопытствующими. Начался опрос свидетелей. Следовало выяснить, каким образом мальчик оказался так далеко (в 8 верстах) от училища, в котором учился, и от дома, в районе, известном своими уголовными традициями - Лукьяновке. Первое, что установили следователи, - это то, что убийство было совершено не в пещере, туда труп был уже принесен. Само убийство было произведено необычно: на голове и груди А. Ющинского насчитали более 40 ран, нанесенных каким-то колющим орудием. Эксперты пришли к мнению, что сначала жертву связали и заткнули ей рот, а уже затем стали наносить удары. Вывод пришел сам собой - убийц было несколько. В медицинском заключении говорилось: "Характер орудия и множественность поранении, частью поверхностных, в виде уколов, служат указанием на то, что одной из целей нанесения их было стремление причинить Ющинскому возможно сильные мучения. В теле его осталось не более трети всего количества крови". Последняя фраза оказалась ключевой. Хотя в медицинском заключении, разумеется, и не могло говориться о ритуальном характере убийства, приведенные данные во многом совпадают с описаниями подобных убийств, широко тиражируемыми в стране черносотенными издательствами и печатью. Все же первоначально на следователей это не произвело впечатления. В преступлении были заподозрены родители А. Ющинского, заинтересованные в его смерти по материальным соображениям. Власти стремились поскорее завершить это щекотливое дело и охотно пошли по предложенному пути. Андрей был незаконным сыном и имел плохие отношения с отчимом - переплетчиком Л. Приходько. На поверхности лежал и мотив преступления - тысяча рублей, якобы завещанная мальчику его подлинным отцом. Но это оказалось вымыслом. И уж совсем жалкой выглядела попытка обвинить в убийстве цыган, стоявших табором неподалеку от места преступления. А между тем обстановка все больше накалялась, и не только в Киеве, а что было куда опаснее для чиновничества - в Петербурге. В последних числах апреля 1911 г. крайне правые в Думе внесли запрос о ходе расследования, в котором прямо обвинили местную администрацию в противодействии объективному расследованию. В стенах Думы В. М. Пуришкевич и Н. Е. Марков уже провели свое, "успешное" расследование. Способ и орудия убийства, предположенные в медицинском заключении, сравнивались и "абсолютно совпали" с методами ритуальных убийств, приводимыми в литературе почти на всем протяжении истории "кровавого навета" - от раннего средневековья до начала XX в. В запросе, подписанном 40 депутатами, спрашивалось: "Какие меры правительство предполагает принять для расследования и недопущения иудейского ритуального убийства в будущем?". Особенно устрашающим для властей стало заявление о том, что если уже "нет возможности обличить на суде иудея, режущего русского ребенка и вытачивающего из него кровь" и "не помогают ни судьи, ни полиция, ни губернаторы, ни министры, ни высшие законодательные учреждения... будут еврейские погромы". Так постепенно складывалась ситуация, при которой расследование убийства ставилось в зависимость от политических и чисто карьерных обстоятельств. Было решено начать, пока лишь как отработку одной из версий, изучение ритуального характера убийства. Одновременно официальные члены следственной бригады выслушали мнения и учли найденные "улики", представленные группой самодеятельных сыщиков, членов черносотенной организации "Белый орел", возглавляемой студентом В. С. Голубевым и священником Ф. Синькевичем. Именно они обратили внимание властей на то, что недалеко от места преступления расположены усадьба и кирпичный завод купцаеврея М. И. Зайцева. И именно В. С. Голубев первым назвал имя предполагаемого участника преступления - приказчика завода М. Бейлиса. Между тем дело все запутывалось. Перед киевской администрацией и их петербургскими старшими коллегами встала еще одна проблема. В конце августа 1911 г. в Киев должен был прибыть Николай II. К его визиту нужно было во что бы то ни стало найти убийцу. Правда, у следователей имелась и активно отрабатывалась иная версия - та, что и по сей день является наиболее популярной в изложении современных исследователей. Согласно свидетельским показаниям, в день убийства А. Ющинского видели в компании его ровесника-Жени Чеберяка. Дальнейшее расследование этой версии выявило массу подозрительных фактов. Мать Жени - Вера Чеберяк была известной всей Лукьяновке содержательницей воровского притона. В ее квартире складировали и продавали украденные в городе вещи. Во время еврейского погрома в Киеве осенью 1905 г. в этом доме можно было за бесценок приобрести множество товаров, вынесенных погромщиками из разбитых магазинов и квартир. Более того, появились люди, якобы слышавшие, как после ссоры между мальчиками Андрей Ющинский угрожал Жене Чеберяку разоблачением тех дел, что происходили в доме его матери. Незадолго до убийства А. Ющинского в городе произошло несколько крупных ограблений. В. Чеберяк по этому поводу вызывали в полицию и допрашивали. Двое из участников ограблений были арестованы. Выстраивалась логичная схема, по которой А. Ющинский мог быть свидетелем по этому делу или был заподозрен ворами в предательстве и потому убит. Согласно показаниям одного из свидетелей - фонарщика К. Шаховского, он видел обоих мальчиков в день убийства играющими на улице. Следует добавить, что дом В. Чеберяк непосредственно примыкал к территории усадьбы и завода Зайцева. Выходило, что след А. Ющинского обрывался у дома В. Чеберяк. Однако все допросы Жени Чеберяка ни к чему не привели. Мальчик отрицал все. И все же было решено арестовать Веру Чеберяк. При этом главными свидетелями становились ее сын и две дочери. Спустя несколько недель дети заболели, и Евгений и одна из сестер - Валентина умерли. Для исповеди к умирающему мальчику был приглашен священник Ф. Синькевич - лидер "Белого орла". Со смертью детей против В. Чеберяк оставались только косвенные улики. Фонарщик К. Шаховской "внезапно" вспомнил, что Женя Чеберяк на его вопрос о том, как они погуляли с Андреем Ющинским, ответил, что толком поиграть не удалось, так как их прогнал с территории завода какой-то мужчина с черной бородой. И тут же Шаховской добавил, что мужчина этот - приказчик Мендель Бейлис, по просьбе которого Чеберяк и мог заманить Ющинского на завод. Позднее Шаховской отказался от своих показаний, но дело было сделано. Итак, с одной стороны, "общественное мнение" в лице черносотенных организаций требовало "идти по еврейскому следу", а с другой - в Киев ожидался приезд царя и город переходил к особой системе охраны. Последнее дало властям право на временный превентивный арест любых подозрительных лиц. Поэтому, первоначально лишь для того, чтобы несколько снизить накал страстей и обезопасить себя от возможных выступлений черносотенцев в присутствии царя, власти распорядились задержать Менделя Бейлиса. 22 июня 1911 г. он был арестован и препровожден в тюрьму. Арестованный категорически отрицал свою вину. Это был бедный служащий, отец многочисленного семейства и, по свидетельству многих, близко его знавших, человек не только не религиозный, но даже не соблюдавший элементарных требований иудейской религии. По уверению его жены, он даже "не чтил субботу". Повидимому, таков же был в этом отношении владелец завода М. Зайцев. По словам его сына, "он относился к маце как к соленым огурцам". Арест М. Бейлиса был с восторгом воспринят черносотенными органами печати. На ее страницах появились описания таких "неопровержимых" улик, как найденный на одежде убитого волосок, "...похожий на свойственную жидам шерсть вместо волос". И неважно было, что экспертиза установила несоответствие этого волоса волосам М. Бейлиса. Не могло не воздействовать на ход следствия и убийство премьер-министра России П. А. Столыпина, происшедшее в Киеве 1 сентября 1911 г. Убийцей оказался Д. Г. Богров, выходец из богатой и известной в городе еврейской семьи. Руководители "бейлисовской" следственной бригады были отвлечены на разбор этого преступления. Администрация города, в известной степени виновная в осуществлении теракта, находилась в полной панике, ожидая града отставок. Поэтому за дело, уже почти официально именуемое "делом Бейлиса", принялись с удвоенной энергией. Под сомнение была поставлена наиболее достоверная версия гибели А. Ющинского, а В. Чеберяк и ее покровители получили возможность и дальше безнаказанно мифологизировать все дело. Внезапно она вспомнила рассказ своих покойных детей о том, как во дворе завода Зайцева за ними погнался М. Бейлис вместе с двумя одетыми в черное евреями. Они поймали А. Ющинского и увели с собой. Таким образом, спустя 16 месяцев с начала следствия "всплыли" факты, которые позволили закончить всю цепь "доказательств" убийства мальчика как убийства с ритуальными целями. То, что не могли сделать первые следователи, то, от чего они отмахивались как от сплетен и легенд, то, что не подтверждалось никакими экспертизами и вещественными доказательствами, было объявлено последним, недостающим штрихом в деле. Начало процесса было назначено на 25 сентября 1913 г. Уже к моменту начала заседаний накал страстей в обществе, казалось, достиг апогея. Обсуждение проблем, связанных с "делом Бейлиса", выходило далеко за пределы отношения к антисемитизму. Эти события нельзя рассматривать вне контекста общественной борьбы в целом в стране. Антисемитизм являлся всегда отличительной чертой правого, консервативно-монархического движения. Поэтому в обстановке массового неприятия правящего феодально-бюрократического режима логика борьбы привела в лагерь защитников М. Бейлиса самых различных по своим убеждениям людей, в том числе и не чуждых идейного и бытового антисемитизма. В этом отношении примечательна позиция А. Блока. Поэт поставил свою подпись под заявлением общественности в защиту Бейлиса, хотя позднее, в 1918 г., в тюремной камере ВЧК он признавался А. Штейнбергу в том, что именно в то время был особенно антисемитски настроен. Но отказаться от подписания подобного заявления было равносильно общественному самоубийству. На страницах же правой, националистической печати в самых разнузданных тонах подвергались критике все защитники М. Бейлиса, и в особенности защитники православные. Но в рядах правых произошел раскол. Для некоторых из них слишком явна была несправедливость в отношении человеческой личности - в данном случае М. Бейлиса. Часть правой печати была готова пойти на "мягкий" вариант - т. е. добиться от евреев признания в существовании среди них секты изуверов, совершающих ритуальные убийства, что снимало бы обвинение со всего народа и иудейской религии в целом. В этом варианте мог бы быть признан невиновным и М. Бейлис. В то же время среди лидеров националистов нашлись и такие, кто предвидел, что сам процесс послужит мощным катализатором антимонархических, антиправительственных настроений и будет иметь пагубные последствия. Провал обвинения предсказывали и некоторые высшие государственные чины. В ответ на подобные предупреждения министр юстиции оправдывался тем, что "...дело получило такую огласку и такое направление, что не поставить его на суд невозможно, иначе скажут, что жиды подкупили и меня, и все правительство". Поэтому власти постарались обезопасить себя в первую очередь со стороны самого суда. Председателем назначили уже и раньше демонстрировавшего благонадежность Ф. А. Болдырева. Обвинение представлял товарищ прокурора Петербургской судебной палаты О. Ю. Виппер. Поверенными гражданских истцов стали А. С. Шмаков и Г. Г. Замысловский. Первый выступал уже не раз в судебных процессах, связанных с антисемитскими обвинениями, слыл знатоком "тайн иудейских" и неустанным разоблачителем жидомасонского заговора. Второй, Г. Г. Замысловский, даже на фоне своих коллегнационалистов, депутатов Думы, выделялся зоологическим антисемитизмом и способностью страстно говорить на эту тему часами. Особое внимание уделили подбору присяжных заседателей. Киев - город университетский, с населением, имевшим относительно высокий образовательный и культурный уровень, но в состав заседателей вошли семь крестьян, три мещанина и два мелких чиновника. Старшина - писец контрольной палаты. Защиту М. Бейлиса взяли на себя виднейшие представители российской либеральной адвокатуры: Д. Н. Григорович-Барский, Н. П. Карабчевский, О. О. Грузенберг, А. С. Зарудный и В. А. Маклаков. Н. П. Карабчевский, Д. Н. Григорович-Барский и А. С. Зарудный - опытные адвокаты по уголовным и уголовно-политическим делам, которые были нередки в начале века, в эпоху террора. О. О. Грузенберг уже не раз выступал в защиту своих соплеменников. Центральной фигурой защиты стал В. А. Маклаков, депутат Думы, видный кадет, а главное - младший брат министра внутренних дел. Перед обвинением стояли две основные задачи: доказать виновность М. Бейлиса и впервые в XX в., а не в средневековом суде, подтвердить реальность мифа о ритуальных убийствах. Для этого следовало снять подозрения в совершении убийства с членов "банды В. Чеберяк". Допрос каждого свидетеля со стороны защиты превратился в настоящее судебное ристалище. Большой успех принесли защите допросы В. Чеберяк. Под напором светил отечественной адвокатуры она совершенно запуталась и если и не призналась в участии в убийстве, то все же осталась под большим подозрением. Пока шел опрос свидетелей и подозреваемых, а обвинение соперничало с защитой в чисто юридических элементах и дело не выходило за рамки уголовного, можно сказать, что шансы сторон были почти равными. Но тут обвинение совершило роковую ошибку. Не добившись решающего преимущества на этом направлении, оно бросило все силы на то, чтобы во что бы то ни стало доказать ритуальный характер убийства А. Ющинского. Главными орудиями обвинения стали экспертизы, проведенные специалистами, бесспорно имевшими авторитет в науке,профессорами Д. П. Косоротовым и И. А. Сикорским. Им противостоял авторитет приглашенных защитой не менее известных специалистов - В. М. Бехтерева, Е. В. Павлова и А. А. Кадьяна. Суть разногласий сводилась к чисто медицинской стороне. Д. П. Косоротов и И. А. Сикорский убеждали присяжных в том, что кровь с помощью искусно наносимых ударов источалась из тела, пока мальчик был еще жив, ибо именно "живая" кровь якобы требовалась для изготовления пасхальной мацы. Напротив, В. М. Бехтерев и его товарищи доказывали: удары наносились с целью убить А. Ющинского, и потеря крови произошла уже в момент агонии и позже вследствие множественности ран. Еще более сложной оказалась для обвинения экспертиза богословская. Уже одно то, что в качестве эксперта были приглашены не православные специалисты, среди которых имелись ученые с мировыми именами, а никому не известный католический священник И. Е. Пранайтис, говорит о многом. В первую очередь это наводило на мысль о желании руководства православной церкви быть как можно дальше от этого процесса. И. А. Пранайтис обрушил на головы присяжных многочисленные цитаты из Талмуда, Зогара и Шулхан-Аруха, доказывающие ненависть иудеев к христианам и существование ритуальных убийств. Из этих книг ксендзом были извлечены душераздирающие подробности совершения подобных убийств. Правда, при этом они подозрительно совпадали с деталями убийства А. Ющинского, но расходились с описаниями якобы ранее совершенных "жертвоприношений". Против выписанного из далекого Туркестана католического священника выступили такие известные специалисты, как А. А. Глаголев, И. Г. Троицкий, П. К. Коковцов, П. В. Тихомиров и Я. И. Мазэ. Если последний был известным московским раввином, то первые трое - профессора высших православных учебных заведений. В отличие от Пранайтиса они не стали вдаваться в расшифровку туманных и загадочных каббалистических знаков, а просто и доходчиво продемонстрировали всем присутствующим незнание оппонентом первоисточников, так как тот не владел древнееврейским языком, а все свои доводы черпал из недоброкачественных переводов и антисемитских сочинений. В своем заключении И. Г. Троицкий отметил, что "употребление человеческой крови Талмудом воспрещается. О способах добывания крови в Талмуде нет прямых указаний, но можно догадываться, что способы те же, какие применялись медиками времен составления Талмуда. Отношение Талмуда к иноплеменникам не представляет ничего враждебного, если иноплеменники не угрожают основе религии еврейства, в противном случае они осуждаются". Не выдержал Пранайтис и перекрестного допроса защиты, предпочитая временами вообще не отвечать на ее вопросы. Обвинение проиграло и еще одно сражение. В некоторых свидетельских показаниях говорилось о том, что А. Ющинский был схвачен "тремя одетыми в черное евреями". Действительно, на территории кирпичного завода М. Зайцева была заложена хасидская синагога. На суд прибыли учившиеся за границей родственники Зайцева Этингер и Ландау. Они действительно приезжали в Киев, но не в то время, когда было совершено убийство. После допросов свидетелей и обвиняемого, выступления экспертов наконец настала очередь прокурора О. Ю. Виппера. В начале своей речи он всячески подчеркивал, что не обвиняет ни в чем все еврейство в целом, а лишь М. Бейлиса. Он также сетовал на неоправданное и преднамеренное придание этому процессу характера мирового противостояния добра и зла. По его мнению, все забыли о жертве - юном А. Ющинском, а говорят только о М. Бейлисе - обвиняемом. Вообще прокурор заявил, что весь этот "шум" - суть еврейский заговор, свидетели защиты или сами евреи, или ими подкуплены, или, что еще более примечательно, женаты на еврейках. Еще одно "открытие", сделанное прокурором, - это существование любовной связи между В. Чеберяк и М. Бейлисом. Прокурор призвал присяжных не обращать внимания на общественное мнение, сложившееся вокруг процесса. Человек бесспорно умный, О. Ю. Виппер, пожалуй, одним из первых догадался, что исступленный антисемитизм, высказанный гражданскими истцами и такими экспертами, как Сикорский и Пранайтис, может иметь обратный результат и вызвать раздражение у присяжных заседателей. Поэтому он еще и еще раз подчеркивал мысль об осуждении только Бейлиса, а не всего еврейского народа. Иными были выступления Г. Г. Замысловского и А. С. Шмакова. Весь их пафос был направлен на обвинение евреев в совершении ритуальных убийств. Если Замысловский говорил в основном только о хасидах, то Шмаков был более категоричен. В обоих выступлениях было столько страсти, что, по расчетам выступавших, они должны были полностью подавить присяжных. Затем настал черед выступать защитникам М. Бейлиса. О. О. Грузенберг, Н. П. Карабчевский и А. С. Зарудный большую часть своих выступлений посвятили опровержению "кровавого навета". О. О. Грузенберг говорил: "Вот сейчас, когда я стою перед Вами, когда приходится говорить об этом страшном обвинении... и в эту минуту, когда раздаются эти грозные слова и делают людей врагами, - я стою перед Вами и сам не знаю, могу ли я еще пользоваться Вашим доверием, могу ли я еще пользоваться Вашим вниманием. Что же в том, что я рос среди Вас, учился в Вашей школе, учился по Вашим книгам, имел друзьями Вас, христиан, имел Вас, русских, своими друзьями? Я жил Вашими болями, Вашей скорбью. Вашими страданиями. А вот видите, ударил страшный час, раздались слова кровавого навета и мы разъединены и стоим врагами друг против друга... Дело Ваше, верить мне или не верить, но если бы я хоть одну минуту не только знал, а думал бы, что еврейское учение позволяет, поощряет употребление человеческой крови, я бы больше не оставался в этой религии". Грузенберг применил особый полемический прием. Он заявил, обращаясь к подсудимому: "Возможно, Бейлис, что Вы невинно погибнете, - что же делать! Едва минуло 200 лет, как Ваши предки по таким же обвинениям гибли на кострах, бесспорно, с молитвою на устах шли они на неправую казнь. Чем Вы лучше их? Так же должны пойти и Вы. Страшна Ваша гибель, но еще страшнее самая возможность появления таких обвинений здесь - под сенью совести и закона". И все же следует признать, что во многом защита пошла на поводу у обвинения, сосредоточив все силы на опровержении ритуального характера убийства. Иную, чем его коллеги по защите, тактику избрал В. А. Маклаков. Он начал свою речь так: "Господа судьи и присяжные заседатели, мне хотелось бы забыть обо всем, что происходит вокруг этого дела. Хотелось бы говорить только с Вами. В этот процесс внесли много страстности. Я был и остаюсь спокойным. Здесь говорили, что в этом процессе волнует весь мир не Андрюша и не Бейлис. Здесь решается мировой, вековой вопрос. И прежде всего, вопрос о том, разрешается ли еврейскими книгами употребление человеческой крови. Поставлен вопрос о том, что это - правда или сказка про белого бычка, время от времени возобновляемая и повторяемая. Но я не хочу пойти в эту область и этот вопрос я оставлю без ответа. Здесь перед нами говорили экспертыученые и профессора об этом вопросе. Но разве на основании того, что Вы слышали, Вы взялись бы по совести разрешить этот вопрос?.. Нет, этот вопрос по совести Вы разрешить не можете. Дай Бог справедливо решить вопрос о Ющинском". И В. А. Маклаков всю свою речь посвятил скрупулезному анализу улик против М. Бейлиса, представленных обвинением. Он не только показал их никчемность, но и убедительно доказал, что их интерпретация полностью зависела от антисемитских убеждений противной стороны. Резюмируя эти доводы, Маклаков сказал: "Кто доходит до такого ослепления и кто при этом говорит о виновности Бейлиса - его слова не могут быть для меня доказательными. Бойтесь этого гнева. Ненавистники не могут быть судьями". Он открыто издевался над душераздирающим рассказом о том, как Бейлис на глазах свидетелей схватил христианского мальчика и куда-то потащил. И это в Киеве, в начале века. "Неужели Вы не понимаете, что если бы на Лукьяновке кто-нибудь знал и кто-нибудь верил, что Бейлис схватил христианского мальчика и повлек его в печь, то, когда мы приехали на место преступления вместе с Бейлисом, его пришлось бы охранять ротой солдат... Через час вся Лукьяновка была бы на заводе Зайцева, и Бейлиса не пришлось бы теперь судить. Завод Зайцева был бы разгромлен раньше, чем подоспела бы власть". Особенно досталось от В. А. Маклакова прокурору О. Ю. Випперу за внесение в протокол цитат из сочинений Неофита, страстного разоблачителя "тайн иудейских". То, что О. Ю. Виппер выдал за научные сочинения, он назвал "полусумасшедшим бредом". Заканчивая свое выступление и полностью адресуясь к присяжным заседателям, В. А. Маклаков сказал: "Осуждение невинного Бейлиса, быть может, на время коекому доставит удовольствие. Но когда поймут, что не вина Бейлиса заставила Вас его погубить, что Бейлис невинен, Ваш приговор не забудется никогда. И вот почему все мы, которые служим делу русского правосудия, все мы, граждане одной России, мы все должны просить Вас об одном: берегитесь осудить невиновного. Если Вы это сделаете, то это будет жестоко для Бейлиса, это будет грехом Вашей совести, но это не все. Это будет позором для русского правосудия, и этот позор не забудется никогда". На 34-й день процесса перед присяжными заседателями наконец-то были поставлены два вопроса: 1) Доказано ли, что 12-го марта 1911 г., в Киеве, на Лукьяновке ... в одном из зданий кирпичного завода, находящегося в заведовании купца Марка Ионова Зайцева, тринадцатилетнему мальчику Андрею Ющинскому при зажатом рте были нанесены колющим орудием раны... давшие вследствие этого обильное кровотечение и ... повлекли за собою почти полное обескровление тела и смерть его". 2) Если событие, описанное в первом вопросе, доказано, то виновен ли подсудимый... в том, что, заранее задумав и согласившись с другими, не обнаруженными следствием лицами, из побуждений религиозного изуверства лишил жизни мальчика Андрея Ющинского..." Совещание присяжных заседателей продолжалось полтора часа. Перед зданием суда стояла толпа в ожидании приговора. Опасаясь беспорядков, власти подтянули туда же полицию. Несколько десятков корреспондентов, освещавших процесс, готовы были сорваться с места для того, чтобы первыми сообщить в свои редакции о решении суда - решении, которого, затаив дыхание, ожидала вся мыслящая Россия. Наконец появились присяжные, и старшина огласил вердикт. На первый вопрос - о доказанности совершения самого преступления на территории завода Зайцева - они ответили: - Да, доказано. На второй вопрос - виновен ли в совершенном преступлении М. Бейлис, - последовал ответ: - Нет, невиновен. Тут же в зале суда М. Бейлис был освобожден из-под стражи. Многими подобный исход процесса был воспринят с ликованием. По свидетельству современников, даже петербургские телефонистки в этот день, соединяя абонентов, предваряли обычное "соединяю, говорите" словами "Бейлис оправдан". Вряд ли можно было ждать от этого процесса не только оправдания Бейлиса, но и полного, утвержденного судом опровержения самого "кровавого навета". Слишком сильны были еще предрассудки. Да и самого Бейлиса спасли тогдашние настроения в общественном мнении, и его собственное упорство, и блестящая работа защиты - как адвокатов, так и привлеченных ими экспертов. В известной степени прав оказался В. В. Шульгин. Это дело нанесло непоправимый ущерб "государственным основам". "Дело Бейлиса" навсегда стало именем нарицательным. В заключение нельзя не отметить, что тень "кровавого навета", на десятилетия отступив, не ушла окончательно из массового сознания. Мифом о ритуальном убийстве время от времени пользуется власть, он иногда вновь всплывает в периоды экстремальных ситуаций, в обстановке религиозных и социальных психозов. Новейшая история тоже не избежала этого явления. Нельзя не отметить, что именно основные постулаты "кровавого навета" были использованы и при конструировании в 1952-1953 гг. "дела врачей". Всячески пытаются воскресить память о былом и современные черносотенцы - члены многочисленных радикальных националистических и фашистских партий и организаций. Недаром в их издательствах вновь отпечатана часть антисемитской литературы начала века, в том числе и непосредственно касающиеся "кровавого навета" книги одного из обвинителей в "деле Бейлиса" Г. Г. Замысловского "Замученные от жидов" и "Жертвы Израиля". Но миф о ритуальном убийстве всплывает сегодня не только в воспаленном воображении политических маргиналов. При новом расследовании истории убийства царской семьи в Екатеринбурге отцы православной церкви поставили перед следствием среди прочих и вопрос о признании или не признании этого преступления ритуальным убийством. Подготовлено по материалам вступительной статьи Генри Резника к книге "Дело Менделя Бейлиса