"ЕВРЕЙСКИЕ АНЕКДОТЫ" КАРЕЛА П0ЛАЧЕКА

Не так давно "Еврейская газета", выходящая в Москве, напечатала анекдот. Умирает старый татарин, призывает сыновей и говорит им: "Дети мои, берегите евреев!" - "Зачем?" - удивились дети. - "А затем, что когда покончат с ними, возьмутся за нас".

Да, было от чего удивиться детям старого татарина. Я бы не удивился, если бы и сам умирающий открыл рот от изумления, ибо такого анекдота не было и быть не могло, как не могло быть на месте татарина русского или китайца. А был старый армянин. Только не подумайте, будто я думаю, что армяне оказались дальновиднее татар. Нет, нет и нет! Но анекдот нельзя перелицовывать. И слова в нем менять так же опасно, как в гимне. Анекдот - не приправа, он сам великолепное блюдо. Просто очень мало "поваров", которым дано его вкусно приготовить. Одним из таких непревзойденных кулинаров был Карел ПОЛАЧЕК (1892-1944).

Он родился в маленьком городке Рыхнов-над-Кнежной. Окончив гимназию, служил писарем, продавал огнетушители. Был призван на Первую мировую войну, так что окопную жизнь знал не понаслышке.

Первые литературные опыты Карела Полачека связаны с газетой "Лидове новины", куда его пригласили братья Карел и Йозеф Чапеки. Репортажи, фельетоны, рассказы, потом романы - обычный путь из репортеров в писатели. Но в 1933 году Полачек выпустил необыкновенную книгу - "Еврейские анекдоты". И вовремя, потому что скоро не только евреям стало не до смеха.

Чехословакия оказалась одной из первых жертв Гитлера. Среди погибших и замученных граждан этой страны немало писателей: Владислав Ванчура, Ян Кратохвил, Иозеф Чапек, Юлиус Фучик, Карел Полачек.

Когда нацисты оккупировали Прагу, ему, как и всем евреям, пришлось нашить желтую звезду. Гулять он выходил только ночью. Знакомых уверял, что они ошиблись, приветствуя его: Карела Полачека больше не существует. Увы, слишком легко было тогда стать пророком. Он был умерщвлен в газовне Аушвица 19 октября 1944 года.

Анекдот, пожалуй, самый демократичный жанр. Он терпим даже к самым нетерпимым, к тем, кто абсолютно лишен чувства юмора, ведь они уже и так обделены. Карел Чапек в эссе "О природе анекдота" точно заметил: "На свете столько еврейских анекдотов не потому, что еврей - самый подходящий объект для шуток, а скорее оттого, что, как известно, евреи страстные любители анекдотов. Анекдот, шутка обращены к интеллекту, а потому они особенно буйно произрастают среди интеллектуальных слоев населения..."

"Еврейские анекдоты" Карела Полачека перевела Виктория Каменская, часть их опубликована. Сам К. Полачек предпослал своей книге маленькое предисловие, закончив его так: "В Рош а-Шана какой-нибудь набожный еврей обычно трубит в шофар. Позавидовал один еврей другому, что тому выпала такая честь - на Новый год трубить в шофар. И насыпал в шофар гороху. Хотел еврей затрубить и не смог, только осрамился. Тогда он подал на своего завистника в суд за оскорбление достоинства. Выслушал судья истца и спрашивает:

- А что такое шофар?

Истец пожал плечами:

- Шофар это шофар.

Пришлось судье вызвать эксперта, чтобы тот объяснил ему, что такое шофар.

Тот подумал-подумал и говорит:

- Дело в том, господин судья... Шофар это, так сказать... Словом, шофар это шофар.

Судья рассердился и пригрозил эксперту штрафом за насмешку над судом. Тогда эксперт подумал и, наконец, выдавил из себя:

- Шофар... ну, это такая труба.

- Вот видите, когда захотите, вы все можете объяснить, - обрадовался судья. - Теперь я знаю, что такое шофар! - И вынес приговор.

После заседания к судье подошли обвиняемый, истец и эксперт. Все трое в один голос воскликнули:

- Чтоб вы знали, господин судья, шофар - никакая вам не труба, шофар это шофар!

Что мне сказать о еврейском анекдоте? - заканчивает Карел Полачек. - Еврейский анекдот - это еврейский анекдот.

С такой глубокой мыслью остается только согласиться.

Во Львовской картинной галерее Пашкес с женой стоит перед прославленной картиной Лукаса Кранаха "Адам и Ева".

- Это Адам и Ева, - со знанием дела объясняет Пашкес, - их сразу узнаешь по фиговым листочкам. Но на всякий случай проверю.

Листает каталог и, перепутав страницу, читает: "Английский посол на приеме у королевы Нидерландов".

- Гляди-ка! - удивляется Пашкес. - Чуть было не ошибся. Как хорошо вовремя себя проверить!

Леопольд Мунк умер. Всегда веселый, здоровый, краснощекий - вдруг... Умер и все тут. Лежит холодный, недвижимый. Семья собралась, плачет, причитает.

Входит некий Краускопф.

- Что случилось?

- Да вот, Леопольд Мунк умер.

- Как так умер?

- Умер и все тут.

- Ерунда, - говорит Краускопф, - я его воскрешу. Принесите хорошего вина.

Принесли. Краускопф наполнил бокал и говорит:

- Леопольд, твое здоровье!

Выпил, но покойник лежит себе, как неживой. Краускопф только головой покачал.

- Принесите чего-нибудь покрепче, это слабовато.

Принесли. Выпил Краускопф и громко воскликнул:

- Леопольд, твое здоровье! Вставай! - А покойник лежит и ни гу-гу!

Огорчился Краускопф.

- Ничего не поделаешь, придется вам нести самое крепкое вино, какое только найдете.

Принесли ему самое крепкое вино. Выпил Краускопф и заорал:

- Леопольд, кому говорят: твое здоровье! А ну, вставай!

Но покойник не встал.

Краускопф с минуту задумчиво смотрел ему в лицо, потом восхищенно заметил:

- Да, уж это мертвый так мертвый!

ИЕРУСАЛИМСКИЙ АВТОБУС

Мой знакомый репатриировался в Израиль слякотной ноябрьской ночью. О предотъездном кошмаре, ночных перекличках в очередях в ОВИР, безотрадных лицах соотечественников в вагоне московского метро, издевательствах таможенников в Шереметьево... - писано-переписано, нет нужды повторяться.

Самолет приземлился в аэропорту Бен-Гурион ночью, и после всех мучительных процедур мой знакомый добрался на рассвете к друзьям в Иерусалим.

А утром ему предстояло освоить первый и главный для репатрианта маршрут - поехать на автобусе в министерство абсорбции.

- Ну, объяснили мне друзья, как добираться, - рассказывал он, -

написали на бумажке номер автобуса, нарисовали, как для идиота, схему: вот тут улица, вот тут остановка... Теперь я понимаю, что и, правда, выглядел пристукнутым.

Добрел по солнышку до остановки, влез в автобус - все, как во сне.

Ну, еду...

А у водителя радио включено, и передают какую-то приятную ритмичную песенку. По-видимому, это был в том году модный шлягер.

И водитель прибавил звук. И вдруг весь автобус запел. Все пассажиры, без исключения. Ну, вот как мы в детстве, когда нас в пионерлагерь вывозили. И водитель крутит баранку и поет во весь голос. И вокруг меня - какие-то тетки с кошелками, пенсионер в дырчатой шляпе, какие-то подростки... все поют. А я, значит, вчера из Шереметьева... Я думал, у меня крыша поехала, думал, может, это съемки какого-то мюзикла. Вставной музыкальный эпизод. Знаешь, это был настоящий шок. Боялся, что разрыдаюсь. И вот что тебе скажу - с тех пор прошел уже не один год, хлебнул я здесь всякого, но этот поющий автобус в мой первый день - он меня долго на плаву держал, да и сейчас держит...

Все городские и междугородные автобусы в Израиле принадлежат двум компаниям - "Эгед" и "Дан". В Иерусалиме колесят только красно-белые автобусы "Эгеда". Эта всесильная империя уступает лишь власти царицы-Субботы, но на исходе ее, с появлением на небе звезд, автобусы "Эгеда" вновь выходят на линии.

Водитель автобуса - не безликий некто, отделенный от пассажиров стеклом кабины и табличкой: "Просьба не отвлекать водителя разговорами". Он - хозяин, причем полновластный, он и кондуктор, потому что пассажиры входят в автобус только через переднюю дверь. Короче - контакт каждого пассажира (пусть краткий) с водителем автобуса неизбежен.

А если ты каждое утро садишься на своей остановке в один и тот же автобус (они ходят по расписанию), то постепенно с суховатого "доброго утра" переходишь на "как дела?" и "что-то вчера тебя не было", а по прошествии времени и - "ну, как дочка - еще занимается балетом?"...

Хотя, конечно, это зависит от степени разговорчивости и доброжелательности водителя.

Что касается профессиональных качеств, в этом водители иерусалимского отделения "Эгеда" - мастера высочайшего класса. Иногда маневрирование двух автобусов, впритирку разъезжающихся на какой-нибудь узкой улочке старого района Меа Шеарим, кажется цирковым номером. Любопытно бывает наблюдать, как, застряв на светофоре, водитель ставит автобус на тормоз на крутейшей горке чуть ли не на задние лапы и, развернув на руле газету, просматривает свежие новости.

Если говорить о правах и обязанностях, то водитель "Эгеда" не только хозяин, но и ответчик. Причем ответчик за все: за то, что плохо работает кондиционер, за то, что кончились проездные билеты, за то, что изменилось расписание движения автобусов, за то, что вообще сегодня жарко. Каждый, кому не лень, может предъявить свои претензии. Правда, этому каждому немедленно ответят - что думают о нем и о его претензиях.

Я никогда не видела, чтобы израильтяне в автобусе заранее готовились к выходу на нужной остановке. Здесь не может быть никаких - "вы на следующей выходите? а перед вами выходят? а та девушка впереди тоже выходит?" Здесь пассажир встает со своего места тогда, когда автобус остановился на нужной этому пассажиру остановке.

Вот как ездит в иерусалимском городском транспорте среднестатистическая израильская тетка лет пятидесяти: она садится на рынке Махане-Иегуда с пятнадцатью кошелками, очень постепенно, не торопясь, - сегодня жарко. Публика сзади не напирает, а терпеливо ждет, пока она втащит все свои бебехи. Водитель тоже ждет. Правда, он может подавать реплики, вроде - "сколько я могу стоять?", или "ты весь рынок скупила?", или "помогите ей кто-нибудь, а то меня удар хватит". Но ответ последует немедленно, и не самый приятный, так что в большинстве случаев водитель кипит, но помалкивает.

Вот она, наконец, влезла, втащила в салон все свои кошелки и плюхнулась с размаху на сиденье. Теперь она немедленно должна натягивать штору на окно - сегодня жарко. Она пыхтит, старается, кричит: "Водитель, ты бы лучше занялся своим делом, у тебя шторы на окнах не опускаются!" Он, глядя в зеркальце, отвечает: "Кто-нибудь, опустите ей эту штору, пока я не перевернул автобус!" Все пассажиры бросаются натягивать штору, и всеобщими усилиями она, наконец, натянута. Вообще, впечатление такое, что тетка собирается ехать если не до Хайфы, то, по крайней мере, до конечной. Но через две остановки она встает и, загораживая свои обширным задом проход между сидениями, принимается, не торопясь, связывать кошелки.

Водитель, глядя на ее манипуляции в зеркальце, подергивает автобус, как извозчик - клячу. И тогда тетка грозно покрикивает: "Рэга!!" (слово, означающее вообще-то "мгновение", но имеющее, по крайней мере, еще десяток смыслов в зависимости от ситуации, например: "погоди", "дай сказать!", "дай сделать!", "не перебивай", "минуточку!" Существует израильский анекдот, один из многочисленных - об израильской армии: евреи запускают ракету: "пять... четыре... три... два... один... рэга... рэга... рэга... старт!!!")

Итак, тетка вываливается на тротуар, но кошелки ее еще в автобусе. И она неторопливо принимает их из рук какого-нибудь парня, которому и тетка надоела, и ехать надо.

Но в эти же минуты в переднюю дверь втаскивается точно такая же тетка с десятью кошелками, плюхается на сидение и первым делом принимается поднимать только что опущенную штору - ей темно, а у этих водителей в этих автобусах вечно все не работает. Водитель, глядя в зеркальце, кричит: "Да поднимите же кто-нибудь ей эту проклятую штору, пока я с ума не сошел". Весь автобус хлопотливо бросается поднимать штору...

Дети в Израиле - это отдельная тема, дети в израильском автобусе - это тема в теме.

Приехав, я почти сразу поняла, что оживленный разговор между двумя людьми вовсе не означает того, что эти люди - друзья или даже знакомые. Просто израильтяне легки на завязывание любого разговора на любую тему с кем угодно. Реакция при этом на любой, самый неожиданный поворот в теме беседы бывает потрясающей.

И хотя я, повторяю, сразу это поняла, несколько раз я попадалась на удочку абсолютно домашних интонаций, неважно - в дружеской беседе или в сваре.

Еду как-то в автобусе номер тридцать шесть. Очередная остановка. На тротуаре стоит девочка лет девяти, за плечами - школьный ранец. Она не торопится сесть в автобус.

- Ну?! - спрашивает водитель - долго я буду ждать?

- А после тебя во сколько будет следующий? - лениво вопрошает дитя.

- Давай, садись, какой тебе еще следующий? - восклицает водитель.

- Неохота... - отвечает дитя.

- Садись в автобус, я сказал! - грозно вскрикивает водитель.

- Что ты пристал к ребенку! - доносится откуда-то с задних сидений. - Не хочет, пусть не едет.

- Что значит "пусть не едет"! Нечего ей шляться! - взрывается водитель, - немедленно домой, уроки делать.

Тогда дитя с тротуара отвечает что-то вроде - сам делай свои уроки, если ты их когда-то недоделал...

- Пусть ребенок гуляет, езжай по маршруту! - орут пассажиры, и автобус, наконец, трогается с места.

И мне требуется еще минут десять, чтобы осознать, что этот водитель не приходится этой девочке ни папой, ни дядей, ни даже соседом...

Мне бы не хотелось рисовать здесь лубочные картинки на тему какой-то сверхдушевности израильтян. Ее нет, этой сверхдушевности. Израильтяне, по моим наблюдениям, люди скорее брутального склада. Я говорю лишь о градусе национального темперамента, об артистичности и умении мгновенно включиться в ситуацию. Это касается как случаев, условно говоря, положительного общения, так и случаев общения отрицательного. Справедливости ради добавлю только, что в тех случаях отрицательного общения, которые мне доводилось здесь наблюдать, обе стороны никогда не доходили до критической черты остервенения, за которой следует уже рукоприкладство. Ссоры израильтян слишком часто выглядят сценами из итальянской комедии.

Ждем автобуса - я, какой-то мальчик и религиозная тетка в парике, с пятью детьми. Автобус опаздывает (что случается крайне редко), дети куксятся, теребят мать, она нервничает и громко ругает правительство, компанию "Эгед", водителя опаздывающего автобуса.

Наконец, на повороте показывается бело-красная машина. Тетка, не умолкая ни на минуту, поднимает детей в автобус, они как горох раскатываются по салону, занимая понравившиеся места, сама с младенцем на руках садится на переднее сидение, продолжая громко ругаться.

- Ну, что ты кричишь? - довольно доброжелательно отвечает водитель. - При чем тут я? Я приехал по расписанию, это тот, кто до меня, не вышел на линию...

Тетка продолжает однообразные громкие обвинения. Парик ее съехал набок, грудной ребенок на руках пищит, и видно, что она просто вошла в штопор и не может из него выйти.

Водитель еще несколько минут пытается что-то объяснить ей, но она невменяема. И он говорит: "Все, геверет, закрыли заседание кнесета".

Вслед за его словами раздается взрыв оскорблений. Однако парень все еще пытается остаться в рамках пусть неприятного, но все же конвенционального выяснения отношений.

- Слушай, - говорит он раздраженно, - иди стирать. У тебя дома замочено белье.

В ответ на это тетка берет октавой выше и увеличивает темп, так что я уже и понять не могу - что именно она ему желает.

- Иди стирать!! - кричит он, - займись своим делом, недоразвитая!

Тогда в дуэт вступают остальные пассажиры, которым: а) осточертел этот вопль, и б) хочется добраться домой без аварии.

Причем пассажиры ухитрялись одновременно орать и на геверет, и на водителя, так что для меня, по крайней мере, осталось неясным, на чьей они стороне.

Так и доехали, скандаля. Но когда тетка, наконец, вышла, детей ей кто-то из пассажиров сгрузил один к одному, а сложенную коляску, продолжая бешено ругаться, помог спустить на тротуар сам водитель.

После "Великой алии" девяностых среди водителей "Эгеда" стали попадаться бывшие советские граждане. Их отличаешь не только по выражению лица, но и по более скованной манере держаться. Впрочем, были у меня и забавные "осечки"...

Иерусалимская зима 92-го года мало чем отличалась от настоящей российской. Подавляющее большинство израильтян впервые в своей жизни видели столько снега на улицах Иерусалима.

Что же касается муниципального транспорта, то, вероятно, не было у компании "Эгед" более страшной зимы за все годы существования. Были дни, когда автобусы не ходили из-за снежных заносов, из-за гололеда. Бывшие москвичи и ленинградцы только плечами пожимали, а норильцы с пермяками издевательски ухмылялись. Израильтянами коренными владела тотальная паника.

В один из таких дней я ехала в автобусе по Иерусалиму. Водитель, типичный израильтянин - коренастый рыжий поселенец в вязаной кипе, - медленно вел автобус по обледенелой дороге. За его спиной стоял какой-то щуплый маленький ультраортодокс в полной амуниции - черная шляпа, черный лапсердак, черные приютские ботинки - и, подрагивая пейсами, беспрерывно бормотал над ухом водителя: "Осторожней, осторожней! Помедленней, потише!"

Водитель время от времени угрюмо просил его сесть и не действовать на нервы. Но маленький человечек, ошалев от невиданной зимы, судорожно цепляясь озябшими руками за поручень, продолжал умоляющим тоном требовать вести машину помедленней.

В какую-то минуту автобус "поехал" на льду, но водитель сразу выровнял его. Бедняга ортодокс побледнел и тихо заверещал, как кузнечик. В его полуобморочном лепете слышалось только: "тихо-медленно-тихо-медленно!"

Тогда водитель притормозил и, обернувшись к дрожащему ортодоксу, в сердцах воскликнул по-русски:

- Отзынь, нечистая сила! Я в Сибири по тайге десять лет пятнадцатитонки водил!!

Все пассажиры на мгновение замерли, и половина автобуса - "новые израильтяне" - буквально повалились от гомерического хохота.

А бедный ортодокс, беспомощно оглядывая пассажиров, все шептал что-то непривычными к морозу губами...

Дина РУБИНА
Фотоиллюстрация Владимира Годника

"Много наслаждений ожидает праведных в раю, даже хорошая шутка"

На этот раз мы встретились, чтобы побеседовать о еврейском юморе. Как-то раз, на встрече с евреями Одессы, рав Штейнзальц назвал юмор оружием. Мне захотелось, чтобы Рав пояснил, что он вкладывает в это понятие.

Рав: Власти, особенно тоталитарные, боятся шуток. Почему? Анекдот подрывает почтение к власти и снижают страх перед властью, наносит урон самоотождествлению граждан с режимом и с обществом. Шутки разрушают неписанное и часто неосознанное соглашение между людьми и аппаратом власти. Если я решу, что суды и судопроизводство - смешны, они лишаются в моих глазах своего авторитета и им труднее привести меня в трепет... Но вернемся к евреям.

Евреям всегда было гораздо легче острить по поводу режима и общества. Они ведь всегда были вовне, взирали на это общество со стороны, а когда смотришь со стороны, то и видишь иначе. Прежде всего, еврей свободен. В любой ситуации, даже, если он беден, он чувствует, что все окружающее не имеет к нему прямого отношения, и отсюда - ощущение свободы. И критерии у него тоже другие, оттого он видит вещи в ином свете. Есть анекдот, который хорошо иллюстрирует эту мысль. Очень еврейский анекдот.

По улице маленького еврейского местечка идут отец и сын. Отец говорит ребенку: "Вот пойдешь в хедер, так старайся, учись, А то - кем ты вырастешь? Что из тебя выйдет? На кого ты будешь похож? На гоя ты будешь похож! Невежей и хамом будешь!.." - И отец озирается по сторонам в поисках наглядного примера. А в это время по улице проезжает карета, запряженная шестеркой лошадей, а в карете - генерал. И отец наконец-то нашел: "Ты будешь... вот как он ты будешь!"

А теперь представим себе, как выглядел бы этот рассказ для человека, отождествляющего себя с российским обществом. Я, отец, - внизу, генерал - наверху. Что я могу сказать ребенку? "Учись, старайся, трудись - авось станешь, как он. Генералом." Поэтому я и говорю, что еврейский юмор начинается с того, что еврей всегда вне той системы, в которую его поставили обстоятельства. И еврея поддерживает внутреннее чувство превосходства. Оно придает ему уверенности тогда, когда все вокруг оборачивается против него.

З.К.: Вопреки правилам хорошего тона, я не раз задавала израильтянам один и тот же вопрос: кем вы себя ощущаете - евреем или израильтянином? И почти всегда ответ был: "израильтянином". Есть ли и у израильтянина это "превосходство", о котором вы говорите? И, кстати, я что-то не слишком часто слышу, чтобы израильтяне рассказывали анекдоты.

Рав: Судите сами. Конечно, ассимилированные евреи прячут это чувство, которого они даже немного стыдятся, глубоко внутри. И от себя тоже прячут. Но и сегодня даже самый ассимилированный еврей, когда он говорит с другим евреем, воспринимает мир иначе. И себя тоже. Приведу пример. Это было в 1940-е годы, в Америке. Сидят себе в Принстоне, в университетском городке, два человека. По происхождению оба они евреи, однако никакой связи с еврейством у них не осталось. Одного звали Джон фон Нойман, а второго - Норберт Виннер. И вот они сидят вдвоем и обсуждают какую-то свою научную задачу, и один тихонько говорит другому: "Мы просто обязаны это решить. Мы просто обязаны показать гоям..." Да, еврей может быть гоем по всем статьям, ни малейшего представления не иметь о еврействе, и все-таки... И у израильтян в известной степени это ощущение сохранилось.

Когда я говорю, что евреи живут с ощущением превосходства, я не утверждаю, что это превосходство реальное, но оно нас характеризует. Это особое отношение к окружающему. Когда-то американцы жаловались на высокомерие израильтян. И в России жаловались. Теперь меньше. Существует множество анекдотов, которые евреи рассказывают о представителях других национальностей. Это, конечно, дурно. Это - шовинизм. Но ведь все рассказывают анекдоты про женщин. И про разные этнические группы... И кто такие анекдоты рассказывает, тому легче нажить врагов. Вообще, чем удачнее шутка, тем труднее простить ее автора.

Во всякой шутке, как известно, должна быть доля правды. Как в хорошей карикатуре. Если у человека нос большой, то на карикатуре он должен быть втрое больше. Как у Де-Голля...

З.К.: Де-Голль меня разочаровал. Девочкой я видела только шаржи на него, и как же я была удивлена, когда потом, на фотографии, его нос оказался всего лишь обычным французским носом...

Рав: Хорошая шутка целит в то, что существует на самом деле. И еврейская тоже. Я убежден, что большинство еврейских шуток сложено не про гоев, а про евреев. Потому что евреи - народ, живущий обособленно. Потому что о себе они знают правду, как ни о ком другом.

Шутка подобна искусству. Нужна дистанция. Нет дистанции, нет искусства. Чтобы смеяться над собой, опять же нужно дистанцироваться, взглянуть на себя со стороны. Если расстояние слишком мало, шутка не получится. Выйдет чересчур серьезно, не смешно. Если же оно слишком велико, шутка не долетит до цели.

Понять, почему люди смеются, тоже не так-то просто. По Бергсону, смехом выражается удовлетворение искусством. В этом смысле смех - своего рода аплодисменты. Смехом мы словно говорим: хороший анекдот, удачная шутка. Но бывает ведь просто смех. Человеку приятно - и он рассмеялся. Не над шуткой. Над тем, что вовсе не смешно. Над чужой бедой, например. Кто-то поскользнулся, упал, а другой смеется. Собственно говоря, шутки - как лекарства. Есть ядовитые, а есть абсолютно безвредные.

З.К.: Вроде знаменитой аква дистиллята (вода чистая - лат.)?

Рав: Вот-вот. Мне один зоолог рассказывал. Бывают такие рыбы, которые время от времени выпрыгивают из воды. А глаза у этих рыб расположены спереди, как будто они вперед смотрят. И вот как-то раз этот зоолог видит, рыба из аквариума выглядывает, застыла и глаза во что-то уставила. И так ему это смешно показалось, что рыба над аквариумом комнату созерцает, что он начал хохотать. Ну, кому это обидно? Кого это критикует? Никого. Просто ситуация уж слишком необычная, вот и смешно. А так - аква дистиллята.

Но бывают очень злые шутки. В особенности шутки евреев над евреями. Есть такие, что если б я не знал, что их придумали евреи, то решил бы, что автор - махровый антисемит.

З.К.: А откуда вы знаете, кто автор?

Рав: Есть такие анекдоты, которые могут родиться только внутри. Чужому их не придумать. Правда, их и перевести обычно невозможно.

З.К.: Расскажите хоть один! Уж над переводом мне мучиться... Мне, главное, убедиться, что это и впрямь еврейская шутка.

Рав: Вот, например, такой анекдот. Начинается он с молитвы. Это как бы диалог. Бог говорит: "У меня - золото и серебро", а евреи в ответ: "У Тебя величие, красота, великолепие, сила..." и так далее (Хроники 1, гл.29:11). Злой анекдот. В тот момент, когда кто-то заявляет о своем праве на золото и серебро, евреи немедленно наделяют его всеми другими благами, лишь бы золото и серебро достались им самим. Кто, кроме евреев, до этого додумается?

З.К.: Для этого надо хорошо знать литургию. Есть, кстати, очень грубые шутки на основе литургии. Что понуждает еврея так шутить?

Рав: Это может быть совсем детский импульс, своеобразное геройство: смотрите, какой подвиг я совершил! В местечках Украины, например, к Йом Кипуру относились так серьезно, что стоило кому-нибудь улыбнуться, от него уже все отворачивались. Но с началом Ѓаскалы (эпохи еврейского Просвещения) евреям хотелось поскрести позолоту традиции, и они отваживались на словесные кощунства. Вот вам типичный пример деланья наперекор:

Сидели как-то в парижском кафе трое. Все они служили в израильской разведке. Двух я хорошо знал, а имя третьего забыл. Сидят они, едят, и вдруг один говорит товарищам: "У всех у нас отцы - раввины, а мы сидим здесь, едим трефное, да еще вечером в Йом Кипур, ха-ха-ха!.." Один из этих троих стал впоследствии председателем Кнесета (парламента). А в нашем государстве есть закон, который предусматривает трем лицам, президенту, главе правительства и председателю Кнесета - если они умирают в должности - государственные похороны. Церемонию в национальном масштабе. Не подумайте, что я собираюсь говорить о черном юморе! Я рассказываю вам вполне реальную историю. Да, так есть даже особое подразделение резервистов, которое отвечает за проведение таких похорон. И толстая книга всяких правил и уложений на такие случаи. А чтобы все это организовать, чтобы похороны прошли гладко, требуется время, телефонные звонки, распоряжения всякие... Для этого надо заранее знать, по каким улицам пройдет траурный кортеж. Чтобы перекрыть движение, например. И вот этот мой знакомый, недели через две после введения в должность идет себе по коридору Кнесета и слышит обращенный к нему вопрос: "Господин Баркат, вы где хотите быть похоронены?" Кстати, Реувен Баркат, о котором я рассказываю, умер, будучи председателем Кнесета. Его похоронили там, где он хотел, на Масличной горе - рядом с могилой отца, знаменитого раввина, который покоится рядом со своим другом, равом Авраамом Куком.

Это не анекдот. Но в этой истории евреи отнеслись к смерти вполне анекдотично. Для нас это характерно: у нас существует множество шуток по поводу смерти. Однажды в местечковой синагоге повздорили два еврея. Один - богатый и знатный, другой - синагогальный служка, гол как сокол, который, чтоб прокормиться, занимался еще другими нуждами общины. Например, был могильщиком. Да... Так они стоят, препираются, и служка вдруг говорит: "Ты думаешь, я ничего не могу тебе сделать? Не на такого напал! Я еще тебе устрою!" - "Ну что ты можешь мне устроить?" - "Вот ты умрешь, и я закопаю тебя меж двух ученых раввинов. Они-то будут все время про Тору разговоривать, а ты будешь молчать себе, словно камень!" - Это я называю еврейским юмором, смехом над смертью. А вот еще. Это можно прочесть у Друянова.

Дело было в царской России. Один еврей приходит к раввину и говорит, что есть возможность заключить большую сделку, которая может принести баснословный доход. Только вот одно маленькое условие есть для участия в этом деле - надо креститься. "Ну, и ты?.. - спрашивает раввин. "Крещусь по необходимости." Раввин, конечно, возмутился, стал его стыдить и говорит: "Да ты об отце своем подумай! Да твой отец в могиле перевернется!" "Э-э, - отвечает ему, - об этом не беспокойтесь. У меня есть брат, он тоже собирается последовать моему примеру, так что отец перевернется обратно." - Типичная еврейская шутка. Циничная, и снова о смерти.

К вопросу о юморе как оружии. В шутках о смерти есть много мужества. Отношение еврея к смерти совсем неоднозначное. Оно неотделимо от глубокой веры. У русского человека от прежней веры что осталось? Почтение к мертвым. Я заходил на кладбища. Какие ухоженные могилы, какие памятники! Я не имею в виду обязательно еврейские... Отношение еврея к смерти было интимным: при всех семейных радостях евреи отправлялись на могилы предков и приглашали их прийти. Я считаю это добрым обычаем. Я всегда беру с собой детей, иду с ними на кладбище, и мы оставляем на могиле приглашение, скажем, на свадьбу.

Этот еврей острит в свой адрес. Юмор - его оружие против страха перед Ангелом Смерти. Вот он, стоит рядом и смотрит на меня всеми тысячью глазами, а я смеюсь ему в лицо. Я отношусь к его должностным обязанностям без особого уважения. И юмор побеждает страх. Это ли не мужество?

З.К.: Однако Моисей, давший нам Тору, и царь Давид боялись смерти, умоляли оттянуть ее приход - так сказано в Мидрашах.

Рав: Верно. У них просто не было чувства юмора. Моисей вообще особый случай. В Голливуде поставили фильм о Моисее. Все, как в Библии. Его долго делали, лет семь, может, дольше. Я его не видел. Но когда я был в Голливуде, один из группы меня попросил: "Дайте какую-нибудь идею". И я ему сказал: "Сделайте Моисея суперменом. Пришельцем с далекой звезды." Да, Моисей - другой, ему наших шуток не понять. Он совсем другой.

Талмуд, кстати, тоже нередко вспоминает о смерти. Это, конечно, не вполне анекдоты, однако истории небезынтересные. Был один еврей, Иеѓошуа бен Леви. Великий праведник. И вот пробил его час. Пришел к нему Ангел Смерти. Ну, бен Леви говорит: "Погоди, я еще не готов. Приходи попозже, через неделю, например." А Ангел Смерти к праведникам относится весьма уважительно. Вот приходит он через неделю, а бен Леви ему говорит: "Прежде, чем ты приступишь к своим обязанностям, покажи мне мое место в раю." Ну, что делать? Большой человек, Ангел Смерти решил его уважить. Пошли они вместе, подходят к воротам рая... вдруг бен Леви выхватывает у Ангела Смерти нож и - прыг в рай. Что делать? Устраивают судебное разбирательство, и в конце Всевышний говорит: "Ладно, он не единственный, кто живым вошел в рай. Пусть остается. Только нож надо вернуть - люди умирать перестали." Ну, праведник, конечно, нож возвращать не хочет, людей жалеет. В конце концов Всевышний приходит к нему Сам и объясняет, что без смерти нельзя, что смерть - в определенном смысле полезна, и бен Леви возвращает нож Ангелу Смерти. (Трактат Кетубот, 97.)

Вы можете возразить, что это очень серьезная история, но по-моему в ней немало юмора, потому что Ангел Смерти предстает в ней в полном бессилии. А ведь он страшный! Как-то один раввин собрался помирать. Позвал он своего брата и говорит: "Когда придет Ангел Смерти, скажи ему, чтоб был со мной поласковей. Чтоб поскорее все закончил." Брат отвечает: "Это ты мне говоришь?! Да вы же с ним почти приятели! Сколько раз ты с ним вел умные разговоры!" - "Да, но теперь он придет с официальным визитом и вряд ли будет так уж ласков..."

И еще о том же. Как-то раз Ангел Смерти ошибся. Его послали за какой-то женщиной, а он взял другую. Приносит куда надо, обнаружилась ошибка, он спрашивает: "Что с ней теперь делать?" Ему отвечают: "Все равно уж принес, так пусть остается." З.К.: Вот-вот, так пошутить - только о женщинах! Рав: В самом деле?.. Ну что вы, такое со всяким может случиться...

Большинство еврейских острот пришло от раввинов, и это довольно едкие остроты. В литовском городе, откуда родом мой отец, был один раввин. Ученый человек, благочестивый, но сколько обид он нанес самым разным евреям - не счесть! Как-то раз пришел к нему еврей из местечка, получить на что-то разрешение. Получил, не получил, не в том суть, а только возвращаться домой ему пришлось поздно, уже стемнело. Раввин ему и говорит: "Написано, что по ночам черти и прочая нечисть нападают на мудрецов, когда те идут одни по дороге. Поэтому возьмите эту книгу, она вас охранит." Еврей, понятно, спрашивает: "Каким образом?" А тот отвечает: "Увидят вас черти с этой книгой, сразу поймут, что вы не мудрец."

З.К.: Хорошая шутка!

Рав: Как произведение острослова, хорошая, а услышать такое про себя - обидно. Еще рассказывали, что один еврей написал комментарий на религиозный труд и издал его. Принес раввину из Литвы, он листает и с одобрением так приговаривает: "Мудро вы поступили, мудро вы поступили..." Ну, тот, понятно, не выдержал, и спрашивает: "Что кажется вам особенно мудрым?" - "А то, что вы издали свой комментарий вместе с разбираемым текстом, иначе комментарий можно было бы сразу выбросить."

З.К.: Это шутка того же рода: когда смысл меняется на противоположный,что называется, комплимент.

Рав: Не все еврейские шутки можно перевести. И не в языке тут дело. На идише, скажем, есть такое выражение: а шейнер ид, которое можно перевести: красивый еврей, а все-таки то будет не точный перевод. Два еврея оказались рядом в поезде. Один другого спрашивает: "Уважаемый, откуда будете?" Ну, тот отвечает, оттуда-то. "А, - немедленно оживляется попутчик, - есть у вас там один а шейнер ид! Янкелем его зовут." - "Не припомню." - "Ну как же! Он еще чуть-чуть хромает." - ? - "У него еще небольшой горбик такой..." - "М-м-м..." - "Ну, глаз один у него еще не видит!" - "М-м-м..." - "Ну, у него еще такой большой нос, с которого капает..." - "А, Янкель! Ну тот и вправду а шейнер ид!"

Над кем здесь евреи смеются? Над собой, конечно! Такую шутку сторонний человек не придумает и не оценит. Хотя шутка довольно антисемитская...

З.К.: Ну почему же "антисемитская"? В этой шутке любовь. Это как с любимым человеком, с любимыми детьми... Ну, знаешь ты их недостатки, но ты же все равно их любишь. Даже со всеми недостатками. И умиляешься, на них глядя.

Рав: Я знаю, знаю. И все же... Уже то, как много острот придумано евреями о самих себе, доказывает, что у евреев есть чувство уверенности. Это как с маленькими детьми. Вы можете сколько угодно строить грозное лицо, делать вид, что сейчас их побьете, но если вы делаете это в шутку - они вас тотчас же поймут и будут смеяться. Они уверены, что вы делаете это любя. Так и с насмешками евреев над евреями.

Сидят два еврея и рассказывают еврейские анекдоты о евреях. И им хорошо. Им ничуть не обидно, как будто у этих анекдотов есть постскриптум. И там сказано: да ведь все эти насмешки - вроде уловки от дурного глаза. Как о красивой девушке говорят? Страхолюдина! А смотрят с восторгом. И она, после того, как сто раз это услышит, поймет, что это комплимент такой. И ей приятно.

З.К.: Что еще характерно для еврейского юмора вообще?

Рав: Среди юмористов мира очень много евреев. Почему? Во-первых, еврейская среда поощряла юмор. Да, да, несмотря на все строгие суждения Мудрецов. И это сделалось наследственной чертой. Знаете, если папа скрипач, и дедушка скрипач, а мама на пианино играет, то весьма вероятно, что у ребенка окажутся недюжинные музыкальные способности. Юмор, как известно, наказуем. И в каждом обществе удобнее возложить производство юмора на тех, кто в той или иной мере чужд этому обществу. С него, вроде, и взятки гладки. Да и наказывать его труднее. Понизить в статусе, например, его нельзя. Вот евреи и взялись за это дело.

Второе. Евреи много скитались. Спросите любого: сколько поколений его предков прожили там, где он живет сейчас? Сразу выяснится, что от силы начиная с деда. В скитаниях евреи знакомились с жизнью разных народов, видели разные обычаи, проходили через разные испытания. Это приучило их замечать не только свои заботы, сделало их в некоторой степени космополитами. Я этого слова не боюсь.

Третье. Еврейский юмор по большей части - продукт культуры. Есть и грубый еврейский юмор. Он не всегда попадает в книги, но он есть. Однако его немного. Но большая часть - юмор, построенный на культуре. А его - как переведешь? Я повторюсь: не в языке тут дело, и не в том, что нельзя, а в том, что завязнешь в объяснениях и пока поймешь, что к чему, расхочется смеяться.

Оказывается, у евреев Восточной Европы те же шутки, что у евреев Западной Европы и у евреев сефардской традиции. Почему? Да потому, что у них общая текстовая культура, и от нее оттолкнулся наш юмор. Он начинался с Торы, с вырванных из контекста слов Мишны и Гемары... Ведь практически все евреи были грамотными. Даже многие женщины умели читать. Они, правда, не умели писать, но они читали. Моя бабушка, например. И потому обыгрывание канонических текстов было всем понятно и забавно. И послужило пищей для юмора, который я называю "высоким".

З.К.: Но ведь подобная непереводимость относится не только к текстам, но и к образу жизни. После того, как стерто фашистами с лица земли еврейское местечко, наши представления о его бытии размыты или просто неверны. Как же нам понять шутки, высмеивавшие стереотипные для местечка ситуации? Как нам понять типажи местечка, если мы никогда их не видели? Ведь в анекдотах герои часто выступают под собирательными именами: ребе, резник, служка, лавочник. Можем ли мы утверждать, что знаем, какими они были? Получается, что исчезающая материальная культура тоже делает юмор достоянием ученых, специально изучающих еврейское прошлое...

Рав: К сожалению, вы правы. Была масса шуток о том, что происходило на улицах и в синагоге - этом центре еврейской общественной жизни. Всякие исчезнувшие коллизии. Но - главные шутки всетаки были связаны с изучением текста. А забвение поглощает многое: шутки талмудистов и шутки простых евреев, где весь смак - в идишских неповторимых созвучиях, и даже шутки об Израиле двадцати-тридцатилетней давности. Ведь мне они говорят гораздо больше, чем вам. Но не будем отчаиваться. Как сказал один еврейский мудрец: "Много наслаждений ожидает праведных в раю, даже хорошая шутка."

Вела беседу Зоя Копельман (из журнала «ОТЦЫ и ДЕТИ»)