ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ. ЭФРАИМ ИЛЬИН

-Как, ты не знаешь об Эфраиме Ильине? - профессор Марк Азбель, знающий все и всех на свете, разгневался не на шутку.

- Звони немедленно!- Звоню:

-Здравствуйте, Эфраим! Интервью дадите?

В ответ - чистый русский язык:

-С удовольствием! Понедельник вас устроит? Пишите адрес - жду к обеду

Разве я могла себе представить, что звана в роскошный новый дом со швейцаром в фойе, в квартиру, где тесно от редчайших музейных экспонатов, к трапезе на старинном фарфоре?.. На обед Бог послал в этот день -фуагра- (паштет из гусиной печени, приготовленный хозяином собственноручно), русские блины с осетриной, ростбиф с кровью, соленья, клубнику. Водка подавалась в заиндевевших рюмках, красное вино - в тончайших бокалах на высоких ножках. На десерт, признаюсь, сил у меня уже не осталось. Впрочем, все вышеописанное не представляет интереса по сравнению с личностью моего собеседника. Запаситесь терпением: рассказ предстоит длинный.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

1.ДЕТСТВО.

:Родился я в 1912 году в столице Украины. Конечно, в Харькове - Киев столицей не признаю. Мои родные не были набожными, однако традиции уважали. Покойный папа субботу не соблюдал, но по праздникам ходил в синагогу. И меня с собой брал - хорошо помню харьковскую хоральную синагогу, где мы имели свое постоянное место. Первой моей гувернанткой была немка. В начале 1920 года французы совершили настоящую революцию - изобрели специальный нож для рыбы. Консервативная Англия еще продолжала пользоваться обычными столовыми приборами, но моя гувернантка новшество приняла безоговорочно. На всю жизнь я запомнил сказку, которую она рассказывала нам с сестрой. Молодой принц собрался жениться на прекрасной принцессе, свадьбу решили праздновать целую неделю. Пока отовсюду съезжались гости, жених предложил невесте совершить морскую прогулку. Они сели в лодку, принц налег на весла, влюбленные вышли в открытое море. Вдруг из волн выскочила громадная акула и разинула страшную пасть, явно собираясь проглотить юную красавицу. Жених выхватил острый нож, но принцесса взмолилась: -Принц, не трогай акулу ножом!- Вы смеетесь, - а я и сегодня не могу притронуться к рыбе ножом: Немка не только рассказывала сказки, но и била меня по рукам. Однажды за этим воспитательным моментом ее застала мама - и немедленно уволила. У меня появилась гувернантка-еврейка. Она говорила со мной на иврите, не била по рукам, а, наоборот, любила. Я вообще рос в атмосфере любви, в очень теплом, открытом доме. Родители мои были людьми уникальными: все проблемы, возникавшие у друзей или соседей, воспринимали как свои личные. Жили мы богато, у моего покойного отца была мельница. Помню, как в конце недели к нам в дом привозили мешки, наполненные червонцами. В стране свирепствовал голод, но ни мы, ни наши близкие его не ощущали. Думаю, червонцев не хватало, отец потихоньку выносил из дома статуэтки - мама очень любила Фаберже. Так или иначе, к чаю всегда были плюшки, а по воскресеньям родители устраивали парадные обеды. Приходили гости, пели, веселились - иногда с водкой, иногда без. Икру или семгу часто заменяла селедка, но блины были обязательно. А еще - борщ и филипповские пирожки. Неужели вы их никогда не ели? Они жарятся в глубоком масле, обещаю угостить - пальчики оближете!

Дома любили не только вкусно поесть. Все детство меня сопровождали Лермонтов, Достоевский, Пушкин, Толстые - Лев Николаевич, Алексей Николаевич: Покойная мама следила, чтобы мы с сестрой читали, - поэтому я еще помню русский язык. Значительной частью нашей жизни была музыка. В 1922 году в городской общественной библиотеке я имел счастье слышать Горовица. Великий музыкант играл полонез Шопена: та-та-ра, та-та-ти-та: Вдруг погасло электричество - Горовиц продолжал играть. После концерта я примчался домой, не зажигая света, проверил - а я сумею играть в потемках? Позже, в Берлине, я слышал знаменитое трио - Горовиц, Пятигорский, Мильштейн. Уверяю вас, такие вещи запоминаются на всю жизнь:

2. ТЕ ЖЕ И ЖАБОТИНСКИЙ.

:После подписания Бальфурской декларации я сделался одним из активистов сионистской организации еврейских скаутов. Многие тогда собирались в Палестину, мы, конечно, тоже. Отец и здесь остался верен себе: профинансировал выезд двух десятков еврейских семей. Родители хотели отправить меня учиться в тель-авивскую гимназию, но в последний момент мама решила, что ехать нужно всем вместе. Отец подчинился: семья для него значила гораздо больше, чем деньги, которые он зарабатывал. В 1924 году, получив благословение раввина, мы пустились в путь.

Папа предложил ехать через Европу - когда мы еще побываем в Риге, Берлине, Париже: Добравшись до Марселя, мы сели на пароход, на котором и прибыли в Палестину. Никаких тягот эмиграции я не ощутил - знал язык, сразу пошел в гимназию, очень скоро приобрел множество новых друзей. А в 1925 году произошла встреча, ставшая для меня по-настоящему судьбоносной.

В обычный учебный день учителя объявили, что после занятий состоится лекция некоего болтуна, авантюриста по фамилии Жаботинский. Мы с ребятами отправились в зал из чистого любопытства. И вот входит маленький неказистый еврей, подходит к кафедре, начинает говорить: Я вдруг почувствовал: он обращается непосредственно ко мне, читает мои собственные мысли, выражает мои сокровенные чувства. До сих пор звучат в ушах слова: -В крови и в огне Иудея пала, в крови и в огне Иудея восстанет-. После той памятной лекции мы с двумя товарищами вышли в сад, торжественно поклялись друг другу идти за Зеэвом Жаботинским всю жизнь, записали на бумаге, порезав руки, скрепили клятву кровью, вложили драгоценный документ в бутылку, запечатали и зарыли в землю.

Я сдержал слово - по сути, вся моя общественная деятельность проходила под влиянием идей Жаботинского. Его речи заставляли сердце петь, вселяли надежду, давали пищу для ума. Великий русский писатель, он давал уроки ивритского произношения артистам театра -Габима-. Замечательный, кстати, был театр! После эмиграции в Палестину труппа три года работала в Париже - Михаил Чехов поставил там несколько спектаклей. В 1929-1930 годах я учился в Бельгии и часто ездил в Париж, где встречался и с Жаботинским. А своей любовью к искусству двадцатого века я, безусловно, обязан Шломо Бруку - актеру -Габимы- и кузену моего отца. И, конечно, остальным артистам. Они любили меня, семнадцатилетнего пацана, баловали, всюду водили за собой. Тогда картины импрессионистов еще не висели в больших музеях, их можно было увидеть только в галереях. Вот мы и ходили из одной галереи в другую. Однажды попали на выставку Марка Шагала. Меня поразила картина -Смерть в деревне-. Мертвый лежит посреди улицы. На заборе сушатся носки, на крыше играет еврей - Шагал! Шломо Брук мне объяснил: смерть в деревне - не семейное горе, а общая трагедия. А ведь так же всегда принимали чужую беду мои родители:

В 1935 году произошел раскол: Зеэв Жаботинский оставил старую сионистскую организацию Вайцману, а сам создал новую - я был делегатом на ее Первом Конгрессе в Вене. Мы создали подпольную организацию ЭЦЕЛ, били англичан везде, где только могли, я сидел в тюрьме за терроризм:

3.РУТЕНБЕРГ, РАЗИЭЛЬ И ДРУГИЕ.

:В 1939 году мы с главой ЭЦЕЛя Давидом Разиэлем летели на встречу с Пинхасом Рутенбергом. Тем самым Рутенбергом, который основал в Израиле электрическую компанию, и благодаря которому, между прочим, повесили знаменитого Гапона. Однажды мы ужинали у общих друзей, и Рутенберг рассказал забавный эпизод. В свое время он предложил Керенскому: -Давай уложим двоих, Ленина и Троцкого, - и сразу покончим с революцией-. Но Керенский испугался, переоделся в женщину и удрал в Париж. Таков был Рутенберг: Трем -русским- сионистам обязана своим существованием вся израильская экономическая инфраструктура: Рутенбергу, Новоминскому, построившему заводы Мертвого моря, Поляку, создавшему первый цементный завод: Итак, мы с Разиэлем летели в Хайфу, чтобы встретиться с Рутенбергом. Разиэль был набожный, я нашел в Хайфе гостиницу с синагогой. На каждом посту имелись наши фотографии - снимки особо опасных преступников. Случилось так, что Разиэля схватили, мне же удалось скрыться. Я на несколько месяцев -залег на дно-, а Разиэль около двух лет просидел в тюрьме - пока Рутенбергу не удалось его вызволить. Весь мой личный -терроризм- заключался в том, что я собирал евреев по всей Европе и сажал на дряхлые греческие корабли, еле державшиеся на воде. Эти корабли разгружались возле Нетании: я дружил с англичанином, возглавлявшим береговую охрану. Благодаря этой дружбе мы смогли привезти сюда 14 тысяч евреев.

В 1939 году в ЭЦЕЛе произошел раскол. Группа Авраама Штерна считала необходимым бороться против англичан, мы же понимали: главный враг Палестины - Германия. Мы решили собирать и прятать оружие, готовиться к войне, а после победы открыто выбросить отсюда англичан. Я собирался идти в армию, воевать против немцев, но попал в автокатастрофу, переломал кости и надолго залег в кровать. Окончилась война, подрастали мои сыновья, пришла пора подумать о материальном достатке семьи.

Очень скоро я сделался совладельцем большой компании, поставлявшей армии одежду. Начал с малого и быстро разбогател. В Египте были завалы хлопка, и при этом правительство давало субсидии, чтобы бедняки не умирали с голода. А в Италии перед войной создали колоссальную текстильную индустрию, но сырья у них не было. Мне осталась -малость-: найти корабли и перевезти хлопок из Египта в Италию. В декабре 1945 года мой капитал составлял 20-25 тысяч долларов, а в апреле-мае 1946 года я уже был миллионером в фунтах стерлингов. Из Палестины стало сложно общаться с Европой - я перевез семью в Италию. Старший сын учился в Англии, маленький был при нас. Я развернул мультимиллионное дело - в масштабах бедной Палестины это был сон. Но мечтал я об одном: жить не в подмандатном, а в своем, еврейском государстве и способствовать там развитию промышленности: Предугадываете развитие событий, улыбаетесь? Да, я всю жизнь плыву против течения:

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

В -Торжественной оде на восьмидесятипятилетие Эфраима Ильина- Игорь Губерман писал:

Сколько разных талантов, однако,
Ниспослалось Эфраиму в дар:
Меломан, бизнесмен и гуляка,
Полиглот, меценат, кулинар.

Обо всех этих многочисленных талантах Э.Ильина мы, надеюсь, еще поговорим, а сегодня мой замечательный собеседник вспоминает события, в которых являлся -атташе по решению проблем-. Ему - слово.

1.

Переехав с семьей в Италию, я мечтал об одном: жить не в подмандатном, а в своем, еврейском государстве, приносить ему пользу. Старший сын учился в Лондоне, 23 ноября 1947 года мы отправились праздновать его бар-мицва. Англия готовилась еще к одному торжеству - свадьбе королевы Елизаветы. Был составлен список имен особо опасных террористов со всего мира. Не смейтесь, в этой компании оказался и ваш покорный слуга. На корабле между Гавром и Дувром (мы ехали через Францию) проходил паспортный контроль, полицейский ухватил мои документы с такой радостью, будто поймал Бога за бороду. Несколько часов нас досматривали, искали оружие даже в белье, перетрясли продукты, которые мы везли с собой. В итоге в Англию нас впустили, правда, дважды в день звонили директору колледжа, в котором учился сын, и интересовались нашим поведением.

29 ноября по радио передали: принято решение о создании еврейского государства. Сбылась моя многолетняя мечта - сколько было слез радости! Я торжественно сообщил жене об окончании моей экономической карьеры и поехал в Париж - искать старых знакомых, налаживать связи, защищать свою страну. Необходимо было переправить в Израиль купленное у чехов оружие, но как это сделать? Югославия согласилась предоставить один из своих портов, оставались -мелочи-: найти судно и сформировать экипаж. Я сделал и то, и другое, хоть было невероятно трудно. Как видно, нашей -Норой- управлял не только капитан, но и Бог - ничем другим не могу объяснить успеха авантюры. Из Италии -Нора- должна была дойти до Югославии, там загрузиться, а дальше - в Тель-Авив. Рейс, разумеется, я оформил как коммерческий, оружие тщательно присыпали итальянской картошкой. Несмотря на все мое красноречие, экипаж колебался до последней минуты, хотя всю правду знали лишь капитан, его сын и кок. А правда состояла всего лишь в том, что на судно погрузили 6 тысяч винтовок, 450 пулеметов и 6 миллионов патронов. И вот я сошел с -Норы-, и она отправилась в путь. В течение двенадцати суток я не ел, не спал, а только молился, чтобы все закончилось благополучно. Наконец к жене пришли: -Передай Эфраиму, что -Нора- уже дома-.

Вы себе не можете представить, сколько слез радости вызвало это сообщение у всех, - сам Бен Гурион плакал! Без оружия, привезенного -Норой- и еще тремя судами, которые я отправил вслед за первым, Израиль мог бы не выстоять в Войне за независимость. Вот выдержка из письма Шимона Переса: -Дорогой Эфраим! Я слышал, что ты отмечаешь свой день рождения. Ты заслужил право праздновать: неоценимы твои заслуги перед страной. Никогда не забуду, что, в частности, именно благодаря тебе сюда прибыли первые корабли с оружием. Это оружие открыло нам доступ к Иерусалиму и спасло город-.

2.

Мне посчастливилось пролезть в узкий шов -югославской сорочки-. Западные страны не имели контактов с Югославией. Боялись, что не сегодня, так завтра в нее войдут советские танки. Мне удалось решить серьезные экономические проблемы югославов - надеюсь, в будущем историки водрузят меня на мраморный постамент. Произошло вот что. Югославы хотели создать металлургический комплекс -Зерница-. Денег, чтобы пригласить соответствующих специалистов, не было. Самым крупным специалистом в этой области считался американец Брассерт. Всем без исключения гражданам США был запрещен въезд в Югославию, а ни один законопослушный американец даже за миллиард долларов не пойдет против своего правительства. И я смог уговорить Брассерта, чтобы он убедил свой департамент сделать исключение, так как эта поездка поможет предохранить Тито от коммунистов. А уж после того, как я завез в Югославию 12 автомобилей для Тито, с нас перестали брать деньги за пользование их портами. Так мы перевезли 50 чешских самолетов: югославы не только предоставили нам аэропорт, но и одолжили бензин. Думаю, не было бы Югославии - не было бы и Израиля. Чехи продавали нам оружие, но они продавали его и Сирии. Правда, в итоге это оружие все равно попало к нам, но это уже другая история.

Нашу базу в Югославии создавали три человека: Эхуд Авриэль, Шайке Дан и я. Но были две операции, ответственность за которые могу взять на одного себя.

В Италии жил мой кузен, Зеэв Ха-Ям, выходец из Одессы. Во время войны он был офицеров английского флота. Зеэв рассказал, что за год до окончания войны итальянцы изобрели секретные подводные лодки -медзи асальто-, которые потопили несколько больших судов. Где искать эти лодки? Поди найди рыбку в море... Но у меня было много друзей - помогли. Я даже узнал, где эти лодки производились и что владел производством человек по фамилии Катанья. Нашел его. Катанья разорился, лодки поломались, моторы заржавели. За две недели я вытащил человека из банкротства, работа закипела. У нас был замечательный инструктор, итальянец Каприотти, - мы с ним до сих пор дружны: Невероятно горжусь тем, что в 1948 году наши лодки потопили два египетских военных корабля. И находились на них не какие-нибудь бедняки, а дети богатых родителей. Бен Гурион считал, что именно благодаря этой операции египтяне, потерявшие два корабля и 250 человек, подписали с нами соглашение о прекращении огня.

3.

И - еще один эпизод, который просто не может не войти в историю. В 1949 году румынское правительство демонстративно плюнуло нам в лицо. Их официальный представитель оставил Израиль, даже не попрощавшись, как этого требует протокол. Нашему послу в Бухаресте перекрыли кислород: его не допускали даже до мелких официальных чиновников. Даже с Днем независимости правительство Румынии нас не поздравило. Отношения еще осложнились после того, как Бен Гурион, выступая в Кнессете, назвал министра иностранных дел Румынии, коммунистку Анну Паукер, дочерью раввина. Мы собрались в Праге - Эхуд Авриэль, наш посол в Чехословакии, Моше Агами, посол в Румынии, Шайке Дан, посол в Югославии, и я, -атташе по решению проблем-. Стали держать совет: как вывезти из Румынии евреев? Я не верю в дружбу народов, зато свято верю в интересы народов и отдельных людей. Но чем заинтересовать румын? Думал я думал - и придумал. Румыны имели свою нефть, но вынуждены были ее импортировать из-за отсутствия у них нефтеперерабатывающего оборудования. Значит, им нужно доставить оборудование из Германии. Но как? Официальный доллар равнялся примерно трем маркам, а -черный- - двадцати четырем. Я воспользовался этой разницей и, чтобы получить лицензию на экспорт, основал несуществующую компанию -Катарина-, которая в Германии покупала оборудование. Чтобы вывезти все эти трубы, я открывал официальные аккредитивы - в Женеве, Германии, Бейруте, Александрии: В Германии я приобрел десять тысяч тонн оборудования, погрузил на два больших шведских парохода, и отправил в Констанцу. После этого румынское правительство разрешило их евреям эмиграцию. Я нарушил все возможные законы - заработал лет 500 заключения. Зато, не вложив ни цента, вытянул из Румынии 150 тысяч евреев...

P.S. Всех галутных жалея до слез
(Им казалась земля наша раем),
Ты румынских евреев привез -
Но зачем же так много, Эфраим?

(Игорь Губерман -Торжественная ода на восьмидесятипятилетие Эфраима Ильина-)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Пришла к Эфраиму Ильину утром. -Обедать будем позднее. Чай, кофе?- - -Если можно, стакан воды.- - -С газом, без?- - -Какая разница?- - -Большая: в наличии или отсутствии газа-. Лица с картин, висящих на стенах, вдруг стали озорными и лукавыми.

1.

:Когда я заболел изобразительным искусством? Пожалуй, с раннего детства. Директору почты, негодяю, понравилась наша харьковская квартира - и родители, как это водилось во время революции, были вынуждены в течение сорока восьми часов оставить и квартиру, и все имущество. Еле удалось вымолить пианино моей сестры, а две картины в массивных золоченых рамах новый жилец оставил себе. Эти были Айвазовский и Шишкин - видимо, директор почты любил пейзажи:

В Палестине родители поселились в Нес-Ционе, а я учился в гимназии и жил в теплом еврейском доме на улице Грузенберг, напротив кинотеатра -Офер- в Тель-Авиве. Интеллигентныя хозяева сдавали четыре комнаты, в каждой из которых помещались пять кроватей, к постояльцам вроде меня относились как к собственным детям. Жил там и Рувен Рубин, в будущем - знаменитый израильский художник. Мы дружили, хотя до сих пор помню его трубный храп, не дававший мне спать по ночам. В гимназии большое внимание уделялось истории изобразительного искусства. Нам рассказывали про французский и итальянский ренессанс, про голландскую школу. О живописи двадцатого века можно было услышать разве что глупые анекдоты. Вроде того, как горе-художник обмазывал лошадиный хвост краской и создавал этой -кистью- -шедевры-. В 1929 году, шестнадцати с половиной лет, меня послали учиться в Европу. По поводу этого знаменательного события отец впервые купил мне костюм с длинными брюками - раньше я носил шорты. В Париже я остановился у родительских друзей. Мы сдружились с их сыном Володей, гуляли, он показывал мне город. Обедать любили в маленьком русском ресторане -Доминик- на бульваре Монпарнас - он существует и сейчас. В ресторане было два зала. В том, что подороже, с официантами и меню, питаться нам было не по карману. Зато в зале самообслуживания мы могли за пять-семь франков получить тарелку борща с куском мяса, хлеба в неограниченном количестве, бутылку минеральной воды (без газа!) и яблочный десерт - великолепно!

Мы сидели в -Доминик-, когда пришли ребята с ворохом рисунков. Тогда это вошло в моду: молодые живописцы, жившие на съемных квартирах, разбрасывали свои наброски, консьержки их подбирали, продавали студентам, а те перепродавали, выручая пару-тройку франков. Среди карандашных рисунков я вдруг увидел один - и в ту же секунду, не задумываясь, выложил 30 франков, лишив себя нескольких обедов. На рисунке стояла подпись: -Модильяни- - вон он висит на стене. Не удивляйтесь, великого художника через 10 лет после смерти еще никто, кроме маленькой группы художников на Монпарнасе, не знал:

2.

Учась в Бельгии, я часто приезжал в Париж. Мы с друзьями бегали по галереям - только там, а не в крупных музеях выставляли работы импрессионистов, экспрессионистов. На выставке Марка Шагала меня поразила картина -Часы-: старый еврей с бородой, ребенок, а между ними - люди разных возрастов. Я уже понимал тогда: это - классический образец экспрессионизма. Я видел Сутина, Кременя, Кикоина, оказавших друг на друга взаимное влияние, любовался работами чудесного скульптора Ханы Орловой - еврейки, родившейся в России, переехавшей в Палестину и умершей в Париже, восхищался работами экспрессиониста Джюля Паскина. Он работал в публичных домах, изображал обнаженных женщин в чисто порнографической манере. Наркоман, алкоголик, Паскин одновременно жил с женой и любовницей - обе его обожали. Гениальный художник расстался с жизнью ужасным образом. Надел смокинг, расставил вокруг портреты всех своих любовниц, перерезал себе вены и, истекая кровью, повесился. Его нашли лишь через три дня:

Одним из самых выдающихся художников двадцатого столетия считаю Марселя Дюшампа - я вам покажу его картины. Именно он открыл мне глаза на истинное искусство, именно он объяснил, что Джоконда - это не великое произведение, а замечательное с точки зрение техники выполнение заказа. Джоконда Дюшампа с бородой и усами - это искусство! Джоконда Боттеро, веселая толстушка, - это искусство! Лишь после Французской революции закончились все эти заказы, патронажи, и художник смог воспроизводить то, что видел и чувствовал, то, что было близко ему самому.

В свое время я в течение почти трех лет был советником Ватикана по искусству двадцатого столетия. Монсеньер Макки, секретарь Папы Римского, сокрушался: Папа обеспокоен тем, что художников перестали привлекать духовные сюжеты. Все естественно: художник ушел от канонических изображений Христа, Марии, членов королевских семей в поле, забрел в лес, восхитился природой, окунулся в нормальную жизнь - и картины изменились. Люди поняли: для того, чтобы в точности передавать натуру, будь то человек, животное или пейзаж, существует фотография. Понимание это пришло не вдруг. Поначалу, в конце 19 столетия, работы импрессионистов, которые выставлялись чуть ли не в клозетах бистро, забрасывали тухлыми яйцами. Между прочим, такими идиотами были не только зрители, но и сами художники. В 1988 году появился неоимпрессионизм - группа пуантилистов, возглавляемая Жоржем Сера. Ставший к тому времени классиком Камиль Писарро принял их с распростертыми объятиями, но Клод Моне возмутился, посчитав новое направление чисто механическим, и в знак протеста даже забрал свои картины с выставки импрессионистов. Писсарро же не просто оставил на выставке картины Сера, но и какое-то время пребывал под его влиянием.

В юности я много читал о художниках. Меня интересовали не даты рождений и смертей, а мысли и чувства этих удивительных людей. Среди прочего я понял: даже большой художник не может всю жизнь создавать одни лишь шедевры. Иногда величие приходит в начале пути, порой мастерство кристаллизируется к старости, бывает, что капризная Муза посещает в середине жизни. Например, Шагала я воспринимаю раннего, до 1937 года. Лишь Пикассо и Брак были равно гениален во все творческие периоды: Вам не кажется, что мой рассказ становится похожим на искусствоведческую лекцию? Немудрено: я поражен вирусом, от которого нет лечения. Еще студентом начал покупать картины, отказывая себе в самом необходимом. Парадоксальная штука жизнь: при волчьем аппетите нет денег, а появляются они уже тогда, когда язва вынуждает тебя соблюдать диету:

3.

Давным давно я обнаружил: мои глаза гораздо современнее моих ушей. В 1950 году я впервые услышал Бартока и воспринял его как какофонию. Айзик Штерн убеждал: -Эфраим, ты к нему просто не привык. Слушай еще-. Штерн оказался прав: сегодня Барток для меня - суперклассика, как, впрочем, и Шнитке. Зато в восприятии живописи я бегу впереди паровоза.

В 1973 году приезжаю в Нью-Йорк, прихожу в контору к своему другу Гарри Абрамсу - самому известному в мире издателю литературы по искусству. Когда Гарри занимался чем-то серьезным, редактировать любил самостоятельно. Тут, видимо, тот самый случай: сидит, пыхтит, обложился репродукциями, фотографиями картин. Посмотрел я на них - и испытал почти тот же восторг, как когда-то в -Доминик-, глядя на рисунок Модильяни. Абрамс рассказал: художник - голландец Вильям Де Кунинг, живет в Америке, выставляется в университетах, картины продает по 2-3 тысячи долларов. Я тут же решил ехать к Де Кунингу. Пригласил с собой Сама Хантера, профессора Принстонского университета, человека, который помог мне понять и полюбить американское искусство. За четыре месяца я купил работ Де Кунинга на 750 тысяч долларов - 87 картин и 42 рисунка. Я чувствовал, что приобрел бомбу, которая вот-вот взорвется. Мы с Хантером устроили выставку в Японии, зал был битком набит, люди не расходились до часу ночи. Дальше повезли картины в Германию, Голландию, Бельгию, Фландрию: В Париже я сделал большую выставку с лекцией и ужином. Предварительно позвонил в Музей -Помпиду-, пригласил людей на вернисаж - они не пришли. Позвонил еще дважды, предложил подарить подписанный художником постер - никакой реакции: Через десять лет выставка Де Кунинга с помпой прошла в Нью-Йорке, после чего ее привезли в -Помпиду-. В каталогах руководство музея нашло мое имя. Мне позвонили: -Вы продаете Де Кунинга?- - -Вам? Как вам не стыдно! Сегодня ищете Де Кунинга? Десять лет назад я вам его навязывал - не снизошли. И после этого считаете себя специалистами?- Конечно, я им ничего не продал, хотя цены на картины Де Кунинга подскочили к тому времени в 15-20 раз.

Став на ноги, Де Кунинг переехал в новое ателье. Перед началом работы, он, чтобы не пачкать пол, застилал его газетами. Глядя на эти заляпанные краской газеты, я ясно видел почерк художника. Взял две газеты, попросил Де Кунинга их подписать, одну подарил, вторую несколько лет назад выставил на продажу. Она ушла за 48 тысяч долларов на аукционе Сотби в Нью-Йорке: Никто из американцев, кроме Джаспера Джонса, не подскочил в цене так высоко, как Де Кунинг.

4.

Когда мы сидим с коллегой на аукционе, он покупает и считает, что выигрывает, я покупаю и считаю, что выигрываю, а на самом деле выигрываем мы оба. Проиграл тот, кто продал картину: у него ее больше нет. Расстаться с работой - как уйти от любовницы, которую продолжаешь любить. Но при этом я всегда руководствуюсь принципом: картина должна быть -чистой-.

На рубеже 1947-1948 годов я, живя в Европе, всячески старался помочь Израилю. Мы шли на всевозможные сделки, чтобы финансировать оружие: война стоит больших денег. На нас работал маклер - грязный тип, бывший наци Отто Липек. Пришлось в Чили купить ему фальшивый паспорт, чтобы он приезжал ко мне в Брюссель: сам я терпеть не мог ездить в Германию. Однажды утром появляется Липек и рассказывает, что появилась возможность приобрести в Германии большую партию бриллиантов и картин, которые мы можем вывезти контрабандой. Руководство положилось на мою интуицию, и я решил попробовать. Помог случай: в гостинице я неожиданно встретил хорошего знакомого Джака Дойчера. Джак жил в Бельгии, считался одним из крупнейших в мире -диамантеров- (специалистов по бриллиантам), перед войной приехал в Израиль. Все драгоценности для своей жены я покупал только у Дойчера. Итак, мы встретились, я пригласил его поехать со мной в немецкую деревню - посмотреть и оценить бриллианты. Приезжаем, нам приносят две шапки, полные бриллиантов, холсты, скрученные в трубку. Джак взглянул на камни, ахнул, схватился за сердце, упал без чувств. Он узнал бельгийскую огранку: эти бриллианты были украдены у евреев, которые потом сгинули в газовых камерах. На картины я даже не взглянул. Сутки Джак был без сознания, -скорой помощью- я его привез в Брюссель, две недели он провел в больнице... После этого эпизода я всегда тщательнейшим образом проверял -биографию- предлагаемых мне картин. Я даже знал парижские галереи, которые специализировались на еврейском имуществе, владелец одной из них был еврей:

После того, как был продан наш машиностроительный завод -Кайзер-Ильин- в Хайфе и Ашкелоне (эта печальная история непосредственного отношения к искусству не имеет), мы с женой переехали в Европу. Я думал, чем заняться, и тут мне в руки случайно попал один документ. Суть состояла в следующем. Группа состоятельных французов подписала взаимное обязательство: в такой-то день они покупают картины на указанную сумму и ровно через десять лет их продают на аукционе. Продажные суммы увеличились в 50 раз и выше. Я обратился к директору крупнейшего банка в Женеве - тогда все искали новые возможности выгодного вложения средств. У меня была хорошая репутация - мы создали компанию, вложили в картины 5 миллионов долларов. Галереи испугались, начались интриги: -Что знает этот Ильин об искусстве?- Тем не менее, вскоре я стал считаться одним из крупнейших авторитетов в мире. В 1976 году наша коллекция, первоначально стоившая 5 миллионов, была оценена в 28 миллионов долларов. Более того, в течение пяти лет мы вернули компаньонам первоначальный вклад:

Я могу говорить об искусстве бесконечно, но нас ждет мой фирменный борщ с пирожками. С вашего позволения - последний эпизод, которым горжусь.

В свою бытность советником Ватикана я всячески убеждал их покупать картины двадцатого века - так, с моей легкой руки среди других они приобрели две работы Шагала. В Кейсарии доживал свои последние дни мой старый друг Рувен Рубин. Я приехал - по лицу было видно, что он уходит. И мне захотелось, чтобы картина Рубина вошла в коллекцию Ватикана - мечта каждого художника. Выбрали картину -Рыбак с сетью на Кинерете-, я поехал в Рим: Через два месяца мне позвонили в Женеву и сообщили: картину решено принять. Сегодня Рувен Рубин - в Ватикане. Единственный израильский художник:

:Ах, какой вкусный был борщ, какие божественные пирожки! Впрочем, кулинарные таланты Эфраима Ильина - тема нашей следующей беседы.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

С грустью приступаю к заключительной части нашей беседы с неисчерпаемым Эфраимом Ильиным. Сегодня, как и было обещано, он рассказывает о своих кулинарных талантах.

1.

У нас дома была нормальная еврейская кухня. С русским -акцентом-: блины, кулебяка. В 1929 году, оказавшись в Париже, я тоже питался в русских ресторанах: о французских блюдах слышал и читал, но на все эти дары моря не мог даже смотреть. В то время я вообще не уделял много внимания пище - старался поскорее утолить голод и заняться другими, более важными вещами.

В Бельгии, где я учился в университете, все изменилось. Моя квартирная хозяйка не просто любила готовить - она была сущим художником-кулинаром. Любила меня, как собственного сына. Толстая, краснолицая - вы бы на нее посмотрели!.. Кухня стала для меня самым любимым уголком в доме. Как приятно было во время зимних каникул вылезти из-под одеяла и через холодную комнату прошмыгнуть в царство тепла и ароматов! И сегодня еще помню божественный запах бельгийского кофе, лучше которого в мире нет: Сидя в кухне, я часами наблюдал за тем, как моя хозяйка колдует над плитой. Вдруг я начал понимать, что кулинария - не просто стряпня, в ней есть и искусство, и культура. Моя учительница к любому блюду подходила по-своему. Скажем, кинель де брошет - очень популярное во Франции блюдо, напоминающее гефилте фиш. Перемалывают речную рыбу, добавляют в фарш тесто или муку, трюфели, подают со специальным соусом. Особенно славится этим блюдом Лион. Хозяйка добавляла в кинель порошок кэрри, что придавало блюду совершенно другой вкус и характер.

Очень важно уметь приготовить то или иное блюдо, но истинного гастронома от выскочки отличает, прежде всего, искусство составления меню. Здесь существуют свои законы. Например, трапеза не может сочетать два блюда с соусом: одно убивает другое. Сейчас обо всех этих премудростях мало кто помнит, но еще перед последней войной особое внимание уделяли меню. Естественно, к каждому блюду подбирали определенное вино. Хотите примерное меню классического французского обеда? Он длился с двенадцати до трех пополудни. Суп не подавали. Сначала - холодные закуски, дары моря, дальше - закуски горячие: суфле с сыром, жюльен, фаршмак (не рубленая селедка, а кусочки грибов и печенки в соусе -бешамель-, запеченные с пармезаном в духовке). После горячих закусок - всевозможные блюда из рыбы, белое мясо (курица, телятина), красное мясо (шато бриан). Фуагра (паштет из гусиной печени) раньше ели не в начале обеда, а в конце, запивая его мускатом. Ну и, конечно, - десерт: сыры с красным вином, пудинг или крем, фрукты и кофе с коньяком.

Это - обед, а в восемь-полдевятого вечера начинался ужин. Суп, рыбные блюда, белое мясо, красное мясо: Часа в два-три ночи, когда люди выходили из театров и ночных клубов, они ели луковый суп или морепродукты. Пища вошла в жизнь французов как религия. Вы спрашиваете, кто это мог выдержать? Тогда дамы носили корсеты, а мужчины любили женщин с пышными формами, умирали люди в шестьдесят пять лет глубокими стариками:

2.

Сегодня все изменилось: медицина учит считать калории, утверждает, что обильные обеды и ужины убивают. Вы хотите уменьшить калории? Включите фантазию. Дайте мне подумать 10 минут - и любое блюдо в 2000 калорий я превращу в диетическое, полностью сохранив его вкус. И оставьте в покое кулинарные книги: если вы не любите кухню, никакие рецепты не помогут. Изобретайте, изобретайте! Сегодня я угощал вас супом из зелени, совершенно не имеющим калорий, - сам это блюдо придумал. Повар - не машина для приготовления стандартной мацы, а творец.

Культура трапезы - часть образа жизни. Семья садится обедать - какие могут быть телефонные звонки? Кто бы ни звонил, хоть сам президент, - от стола глава семьи отрываться не должен. Во время трапезы течет неспешная беседа, говорят не о политике, а о пище. Жена делает прическу не только в пятницу, к приему гостей, а ежедневно - для мужа и детей. Муж дарит жене цветы не только в субботу, а и в воскресенье, и во вторник. У нас был свой поставщик, ежедневно присылал новый букет - уверяю вас, это стоит не так уж и дорого. Хозяйка дома должна уметь накрыть стол, знать, чем повседневный обед отличается от праздничного приема. В свое время Максим в Париже открыл кулинарную школу. Там учили не только варить, но и сервировать стол, готовить тот или иной прием. Учениц, девушек на выданье из богатых семей, после учебы посылали на практику в дома, где они работали на кухне с поваром. Опыт приобретали на всю жизнь - это чрезвычайно важно. Дело повара - выполнять распоряжение, а всю атмосферу создает хозяйка. Она может превратить каждую трапезу в праздник, а может - в ад: все зависит от подхода. Если не хотите ада, не подавайте гостям, с гастрономическими пристрастиями которых вы не знакомы, рыбу и блюда с чесноком: это любят далеко не все.

Существуют и другие элементарные вещи, Скажем, маленькие дети должны есть отдельно, чтобы не мешать шумом родителям. Впрочем, они и не станут шуметь, если получают дома правильное воспитание. Главное - сделать жизнь вашего ребенка веселой и легкой. Он не любит математику? Можно прожить и без нее. Он любит музыку? Дайте ему возможность развиваться в этой области. Лучшие ученики не всегда бывают в жизни счастливы, а счастье необходимо любому человеку, даже самому маленькому. Воспитательница моего правнука утверждает, что второго такого ребенка нет во всем детском саду: постоянно улыбается. Кто-то рядом плачет - он сует ему в рот свою соску, получит шоколад - ровно половину отдаст брату...

3.

Но мы отвлеклись от кухни. Не признаю никаких кулинарных рецептов, кроме двух: любить и думать. Вы хотите сделать вкусный томатный соус? Берете помидоры, лук, базилик и без единой капли воды ставите на медленный огонь. Ждете, пока лук сварится в соке томатов, добавляете по вкусу соль и перец, взбиваете миксером - все. Этот великолепный соус можно добавлять в спагетти, смешивать с тертым мясом, заливать им печеные баклажаны или сладкий перец. Вы хвалили мой паштет из говяжьей печени. Я приготовил его по-своему: с мадерой, коньяком, без лука. В своем большом доме в Хайфе мы порой принимали вокруг стола до шестисот человек. Три бараньи туши одновременно крутились на вертелах с мотором, а руководил всем процессом я сам. Кухня - та же поэзия. Оставаясь в рамках стихов, вы ищете рифмы, играете со словами. То же и в кухне: играйте, творите, ищите, оставаясь в рамках блюда.

Мой покойный друг Оскар Гез, имевший прекрасную коллекцию живописи 20 века, познакомил меня со своей приятельницей - бывшей итальянской королевой, бельгийской принцессой Мари Жозе, женой принца Умберто. Одна из дочерей принцессы, Мари Беатриче, влюбилась не в того, в кого следовало, хотела за него замуж, но родители были против. Отец заплатил врачам, чтобы девушку признали психически неполноценной, Мари выбросилась из окна, поломала руки - все по любовному роману. Мари Жозе попросила меня пригласить дочь на месяц в Израиль, чтобы она могла отдохнуть и отвлечься. Итальянец Фильберто, проработавший мажордомом в нашем доме 26 лет, пришел в восторг. У него в жизни было два хозяина: кузен короля принц Колона и мы. И вот Фильберто, оставшийся, кстати, роялистом до самой смерти, вновь получил шанс сервировать стол для особы королевской крови! Приезжает Мари Беатриче со своей камеристкой. Проснувшись утром, босиком вошла в кухню, взяла огурец, начала им хрустеть - Фильберто чуть не умер: В честь Мари я давал большой ужин, на который пригласил дипломатический корпус. В специальной униформе, в колпаке шефа я целый час собственноручно варил в саду рыбный суп. Все сорок человек остались довольны. Среди приглашенных был наш друг Морис Бенин - изысканный кулинар, даже выбранный президентом международной ассоциации шеф-поваров любителей. Он всегда говорил, что самый вкусный рыбный суп ел не на юге Франции, а у меня. И даже название придумал: -рыбный суп а ля мод Ильин-.
Много могу вспомнить кулинарных приключений. В 1956 году на Парк-авеню открылся большой ресторан -Четыре сезона-. Атмосфера там была не самая теплая, зато цены самые высокие. Французская кухня, американская, южноамериканская: В начале ужина подошел метрдотель, попросил заранее заказать десерт. Вижу в меню суфле -Ротшильд-. Это блюдо изобрели в начале века в ресторане -Максим- и впервые приготовили специально для барона Ротшильда, любившего этот ресторан, - суфле с ликером гран-мернье и засахаренными фруктами, венчала которое сахарная пудра, превращенная в карамель. Весь фокус в том, чтобы суфле получилось пышным и высоким. Причем, подавать его нужно мгновенно, иначе упадет. Даже у меня это блюдо выходит не всегда: для выпечки необходима специальная плита: Прошу метрдотеля: -Спросите у кондитера, уверен ли он, что может приготовить настоящее суфле?- Метрдотель уходит, возвращается - кондитер уверен. Заказываем. То, что нам принесли, так же напоминало суфле -Ротшильд-, как я - самого барона. Отослал я десерт назад, сам пошел на кухню. Увидел оборудование - и успокоился. Через 15-20 минут входит в переполненный зал Эфраим Ильин, по бокам - два повара. Выносим суфле. На всех! Публика аплодировала стоя.

И еще об одном своем кулинарном достижении хочу рассказать. В 1930 году самым шикарным в Тель-Авиве считался ресторан -Рецки-. Находился он на улице Аленби, между Кинг Джордж и Бялик. Там собиралась интеллигентная, довольно богатая публика. Приезжая на каникулы из Бельгии, бывал там частенько и я. У своей квартирной хозяйки я научился секретам приготовления майонеза - неотъемлемой части множества бельгийских блюд. Именно в -Рецки- я впервые сделал майонез - и таким образом ввел соус в израильскую кухню.

:Послушайте, соловья баснями не кормят! Вы обязаны попробовать фуагра. Я приготовил по высшему классу - так, как делают в Страстсбурге. Надеюсь, вам понравится.

Разумеется, понравилось. Как и все, что я съела а также - услышала в доме Эфраима Ильина. Разумеется, его удивительную жизнь невозможно втиснуть в четыре газетных материала. Правда, Эфраим, 15 лет назад издавший автобиографическую книгу на иврите, туманно намекнул: неплохо бы перевести ее на русский или - заново написать. И - последнее: этому невероятному человеку 20 февраля исполняется 88 лет. Как вновь не процитировать Игоря Губермана:

Лучше жить, чем лежать в мавзолее,
И сегодня себе мы желаем:
На столетнем твоем юбилее -
- Чтоб и мы выпивали, Эфраим!

(И.Губерман -Торжественная ода на восьмидесятипятилетие Эфраима Ильина-)

Полина Капшеева (Лиора Ган)

http://natura.peoples.ru/cgi-bin/view.pl?type=view id=114 print=yes