Александр Ширвиндт: Моя фамилия никогда меня не смущала

Владимир Нузов (Москва-Нью-Джерси)

Недавно часть коллектива Московского театра сатиры, возглавляемая народным артистом России, художественным руководителем театра А.А.Ширвиндтом, вернулась из двухнедельной поездки по Соединенным Штатам. Театр показал там спектакль "Андрюша", посвященный Андрею Миронову.

- Александр Анатольевич, мы беседуем с вами в день памяти Андрея Миронова, со дня смерти которого прошло ровно 15 лет. Какое место занимал Андрей Миронов в вашей жизни и в жизни театра сатиры?
- Он был премьером театра. Сейчас это слово ушло, ничего в голову, кроме слова "министр", не приходит, а раньше в любом театре был премьер, первый артист. Андрей был премьером театра сатиры, без всяких яких. Мы дружили с Андреем, но парадокс вот в чем. Предположим, ты учишься в пятом классе, а я - в десятом. Ты для меня никто, шелупонь. Дальше - Андрюша учился в институте, а я в нем преподавал, выпускал с ним дипломный водевиль. Он был милый Андрюша, а я - великовозрастный шпана. А потом возрастная разница скукоживается. Перейти на работу сюда, в театр сатиры, меня спровоцировали Марк Захаров и Андрей Миронов. Всего же мы с Андрюшей общались лет сорок, начиная с его шести-семилетнего возраста.
- Это не первые ваши гастроли в Америке?
- Мы там шастали очень много. Сначала ездили с шутками: "Добрый вечер, здрасьте!" Потом, когда железный занавес постепенно ушел под колосники, тамошняя мишпуха объелась нашими шутками и прибаутками. Один спектакль мы дали сейчас в Канаде, жили в гостинице, где всегда обретаются все эти жуки, занимающиеся гастролями. Раньше было три-четыре солидных человека, теперь - пруд пруди. В вестибюле - вернисаж гастрольных афиш. В одно время с нами там были Карцев, "Городок" с Ильей Алейниковым и Юрием Стояновым, Клара Новикова. И - в стороне от всех - с огромной глянцевой афиши на вас смотрит спокойное, вдумчивое лицо Саши Калягина в бабочке. И подпись: "Великий русский артист Калягин в чеховском спектакле..." А внизу, в уголке, прилеплена бумажонка: "Билеты приобретаются в рыбном отделе русского гастронома у Симы".
- Хорошо, это свежее впечатление об Америке и Канаде. А первое?
- В первый раз я попал туда не как артист, а как турист в 1975 году. Поездку организовал Союз кинематографистов. Нас проверяли, туда-сюда качали, разбили на четверки, во главе каждой поставили ответственного. Мы сразу поняли, кто есть кто в Союзе кинематографистов. Так вот, на нас с Папановым четверки не хватило, третьей была его жена, Надежда Юрьевна Каратаева, которая должна была за нами следить. Ощущение было сильное, поскольку с ними (эмигрантами) нельзя было общаться. Мы жили на 48-й улице, неподалеку от Мэдисон Сквер Гарден, где репетировал Барышников. Мы дружили здесь, и муки мои длились три дня: идти - не идти. Нельзя было категорически! И я через какие-то четвертые руки, где-то в нейтральной точке с ним пересекся. Поджилки тряслись. Тогда в отелях мыло крали, пипифакс - это все увозилось в чемоданах домой. Денег не давали совсем, только кормили. Вот это - первое впечатление. Сейчас впечатления другие: сам себе что-то покупаешь, ходишь в рестораны.
- В начале 90-х годов был, я бы сказал, большой драп из России. Некоторые ваши коллеги уехали. У вас не возникало мыслей об эмиграции? - Никогда, потому что я долго не могу находиться нигде: ни в Израиле, ни во Франции, ни в Америке. Я знаю некоторые судьбы интеллигентов, которые уехали из России. Ты здесь - действующая фигура, а там что? Сидеть на пособии в сквере? Многие уезжали и - умирали.
- Теперь о последних гастролях. Сколько человек в них участвовало, возили ли с собой декорации, что-то еще?
- Это вообще была афера довольно крупная. Валера Янклович - серьезный, театральный человек. Он пришел, посмотрел спектакль и сказал:
"Пожалуй, я рискну". Я говорю: "Только, Валера, с этими декорациями, оркестром и сорока тремя артистами. А то сейчас начнется: а нельзя ли убрать одного пианиста и всю массовку?" Валера говорит: "Ладно, будем думать!" Думали-думали, говорят: "Давайте! Но чуть-чуть ужмемся". Ужали - минимально. Валера угадал, потому что когда приезжают на двух стульях три человека и что-то там такое играют - это одно. А когда нормальные декорации, сорок три одетых актера, из них 23 - молодые, а 20 - Мишулин, Аросева, Васильева, Державин и другие, это производит впечатление. Я не кокетничаю, я просто знаю. Сейчас там устроили опрос, люди говорят: таких гастролей еще не было. Я встречался в Нью-Йорке с Борисом Яковлевичем Эйфманом после американских гастролей его балета. Спросил, почему они танцуют под фонограмму? Оказалось, нет денег ни на то, чтобы привезти с собой оркестр, ни на приглашение местных музыкантов. То есть деньги на оркестр необходимо вычесть из дохода импресарио... Мы приехали с оркестром, декорациями, с экранами, сопровождавшими спектакли кадрами из фильмов с Андреем. Поэтому гастроли собирали тысячи зрителей. Мы играли в зале рядом с погибшими Близнецами - больше тысячи мест. В Бостоне - три тысячи. Везде - аншлаги, что вообще-то не характерно: мы же не Пугачева, мы - театр!
- В каких городах вы играли?
- Бостон, Чикаго, Нью-Йорк, Нью-Джерси, Кливленд. В Кливленде - огромный зал, где играет знаменитый Кливлендский симфонический оркестр. В нем мест две с половиной тысячи, зал - битком.
- Где вас лучше всего принимали?
- Все-таки, наверное, в Кливленде, как ни странно. Везде принимали хорошо, смеялись, плакали, но где-то контакт возникает, флюиды или достигают цели, или контакт такой - через стеночку.
- Как изменилось лицо нашей эмиграции за те годы, что вы посещаете Америку?
- Очень изменилось. Хотите анекдот на эту тему? Пароход идет из Петербурга в Нью-Йорк, ему встречается пароход, идущий обратно. На том и другом корабле на палубе стоят по человеку, каждый крутит указательным пальцем у виска: сумасшедший. Когда-то, тысячу лет назад, мы были с Державиным в Канаде, поднимали дух советских хоккеистов на открытом Кубке Канады. Гуляем мы по улице, навстречу едет старый-престарый "Шевролет" с открытым верхом. Проезжает мимо, оттуда голос: "Ширвиндт, не морочьте себе голову, оставайтесь!" Сказано было так, будто я разговаривал с ним об этом сутками. К чему я рассказал это? Раньше у эмигрантов было глобальное ощущение правильности своего поступка: или абсолютно снисходительное отношение к несчастным оставшимся, или такое сострадание: "Ширвиндт, не морочтье себе голову!.." Сейчас, когда не знают, где лучше, мотаются туда-сюда: здесь - бизнес, а там - жилье, они утихли. Разговоры, жизнь, проблемы - все здешнее. Там - тело, все остальные органы чувств - здесь. Поэтому все время доказывать и извиняться, что я не уехал, уже не приходится. Уже не говорят, что я - идиот, а: у нас сложно, у вас - еще сложней, уже на равных разговаривают.
- Были ли у вас в Америке какие-то встречи с уехавшими знакомыми и т.п.?
- А как же! С одноклассниками! Знаете Сережу Хрущева? Это мой одноклассник, и когда мы приезжали в прошлый раз с "Цюрупой", он пришел в Бостоне на спектакль. Шесть моих одноклассников там! Шесть! Студентов моих навалом, целая стая прибежала выпускников моих, щукинцев. С одного только курса - семь человек. Ирка пришла, знаете ее, наверное, на русском радио работает.
- Глассер...
- Тогда она была не Глассер, я ее привел в Сатиру. Уехала, мне за нее вклеили. Приходили все категории: родственники, друзья, одноклассники, ученики.
- А американцы бывали на ваших спектаклях?
- На "Счастливцеве и Несчастливцеве" и на "Цюрупе", я знаю, были. Здесь - нет, потому что фигура, на которой основана пьеса, для них, во-первых, совершенно незнакомая, во-вторых, все очень личностно и биографически заварено, ничего не поймешь.
- Чем объяснить успех гастролей, Александр Анатольевич?
- Тремя параметрами. Как оказалось, Андрей не забыт, что замечательно и удивительно - все-таки его нет уже пятнадцать лет! Второе: уважительное отношение аудитории к декорациям, костюмам, оркестру, кино, о которых я говорил. И третье - это так называемые звезды, которые шастали в Америку по одной, по две, а тут - все вместе. Ну и еще: это милое произведение, довольно трогательное, смешное, биография Миронова, мини-шоу. Я его делал к шестидесятилетию Андрюши, к 8 марта 2001 года, торопился. Можно было, наверное, сделать чище, но надо было либо сыграть 8-го, либо вообще не играть. Сыграли, хвалили, я думал: ну, сыграем еще 4-5 раз. Полтора года играем на аншлагах! Больше того, премьерные спектакли для элиты хуже проходили, чем вот сейчас, на рядовом зрителе. Казалось бы, те люди знали Миронова, кто-то дружил, все равно - реакция больше умозрительная, хуже, чем у этих нормальных людей.
- А есть отличие в восприятии спектакля в Америке и в России?
- В данном случае - нет, а в случае со "Счастливцевым и Несчастливцевым", последней пьесой Гриши Горина, - было. Точно помню наше удивление на реакцию американского зрителя в некоторых местах. Почему? Потому что есть какие-то невысчитываемые нюансы. Сколько лет я занимаюсь шутками-прибаутками, но сказать, что вот это наверняка пройдет - очень трудно. Мы когда-то - по голодухе в молодости - писали с Аркановым цирковые репризы. Мы пишем - ни договора, ни аванса. А вековая система, неважно я это, Гоголь или Чехов, такая: я пишу тебе репризу, ты выходишь в котелке, спотыкаешься, падаешь, говоришь: "Зачем я надел котелок, лучше бы я надел кастрюлю!" Обвал, нас вызывают: получите! Если же ты уходишь под звук собственных каблуков, извини - мимо денег. Это великая, правильная вещь! Согласны?
- Трудно сказать. Поддержала ли эта поездка материально артистов вашего театра?
- Это были гастроли театра, в рамках работы артистов. Они получали зарплату и суточные. Все деньги пошли театру - на ремонт и так далее. - Тяжело далась вам, руководителю гастролей, эта поездка?
- Нагрузка у меня была очень большая, потому что мотались, например, из Нью-Йорка в Бостон: семь часов дороги, обратно возвращались ночью. В Чикаго летели, ехать поездом - четырнадцать часов. Залы все разные, сцены - тоже, американцы ничего делать самим не разрешают, надо объяснять им, где что вешать, головная боль. Пойдет кинопленка - не пойдет, три аппарата, три экрана, причем все это должно быть синхронно с действием на сцене - сплошная нервотрепка.
- Парочка вопросов вне гастролей. Мандельштам когда-то назвал свою фамилию чертовой и - "...как ее ни вывертывай, криво звучит, а не прямо..." Вам не приходилось когда-либо стесняться своей фамилии - в детском саду, школе, институте?
- Моя фамилия никогда меня не смущала, хотя мне говорили: что это ты в артисты идешь с такой фамилией, кто это выговорит? - и тому подобное. В 53-м году, под дело врачей, меня из института выгоняли. Я не врач, но все равно - чистка была всего этого населения. Но я проскочил, ничего. А потом, в 56-м, когда я уже кончал театральный, вот здесь, напротив театра, стояло здание, в котором до "Современника" был театр эстрады. В этом театре покойный Саша Конников, замечательный режиссер, делал обозрение, как сейчас помню, "Москва с точки зрения..." И я, молодой, с молодой актрисой Некрасовой, должен был водить зрителей по Москве. Саша сказал мне: "С такой фамилией - это утопия". И у меня была фамилия Ветров. То была единственная моя программа в жизни под чужой фамилией. Почему Ветров? Потому что, когда сажали моих дядей и теток, меня на всякий случай отправили в поселок Сокол, он до сих пор существует, у станции метро "Сокол". Там жили наши друзья Ветровы, и я стал на некоторое время Ветровым. Теперь вот - Ширвиндт, и все мои потомки - сын, внучка и внук - Ширвиндты. Танька Васильева всегда говорит: "Я ни о чем в жизни не жалею, только завидую Шурке, что он нашел в себе мужество оставить свою фамилию". У меня в театре четыре Васильевых, а Ицыкович была одна.
- Последний вопрос, Александр Анатольевич. Если принять, что Бог есть, что бы вы у него попросили?
- Душевного равновесия.
- Ваши пожелания нашим соотечественникам за рубежом?
- Процитирую Зыкину: "...и домой возвращайтесь скорей!.."

http://www.vestnik.com/issues/2002/1016/win/nuzov.htm