"Москва -- второй Иерусалим"

Арье Барац
(Из книги "Лики Торы")

16.7. И возьмет двух козлов, и поставит их пред Господа у входа шатра соборного. И положит Аарон на обоих козлов жребий: жребий один для Господа, а жребий другой - к Азазелу.

Это использование жребия при принесении в жертву двух козлов в Йом Кипурим, как известно, связывается Зогаром с пуром, т.е. с тем жребием, который бросал Аман, выискивая наиболее благоприятный день для окончательного решения еврейского вопроса. Йом Ки-Пурим - Йом как Пурим (день Искупления - день как Пурим) - так обыгрывает Зогар имена этих праздников.
Идея антиномизма, идея сокрытия добра во зле, и зла в добре, идея выворачивания смысла внутри одной и той же ситуации широко принята в иудаизме. Но есть в данном вопросе еще одна деталь, на которую стоит специально обратить внимание, а именно карнавальный аспект подобного антиномизма. Пурим - это карнавал, т.е. праздник, когда палач и жертва меняются ролями (когда, как сказано в самой книге Эстер 9.1: "все переворачивается наоборот"). И в то же время Пурим отличается от христианского карнавала с его довольно схожими "переодеваниями" своей абсолютной ортодоксальностью.
Смена жребия, смена ролей - это основной смысл Пурима в той же мере, в какой непредсказуемость Божественного решения - основа Дня Искупления. Таким образом, карнавальность Пурима (а соответственно и Йом Кипура) - это внутренняя характеристика Праздника. В еврейском мире отсутствует внерелигиозный и тем более антирелигиозный карнавал.
И наоборот, христианский карнавал - это то, что стоит вне церкви, это то, что противостоит религиозному миру извне, это своеобразный бунт против официоза, предельным выражением которого является современный сатанизм. К такого рода если не карнавалам, то карнавальным романам и пьесам, относится и описание сатанинских оргий, происходящих в Вальпургиеву ночь, т.е. в ночь с 30 апреля на 1 мая, день св.Вальпургии. Вот как характеризует этого рода литературу (в данном случае одну пьесу ХIII века) Бахтин: "(Пьеса) вся сплошь до мельчайших деталей вырастает из атмосферы и тематики этого первомайского праздника... На время праздника власть официального мира - церкви и государства - как бы приостанавливается. Миру разрешено выйти из его обычной колеи. В самой пьесе конец праздничной вольности показан очень четко утренним колокольным звоном. В самой тематике праздника существенное место занимает пир - ужин фей в беседке и пирушка участников праздника в кабачке... Временная отмена исключительной власти официального церковного мира приводит к временному возвращению развенчанных языческих богов: становится возможным прохождение арлекинов, появление фей, становится возможным праздник проституток... Очень важна тема глупости и безумия... Глупость, конечно, глубоко амбивалентна: в ней есть и отрицательный момент снижения и уничтожения, и положительный момент обновления и правды. Глупость - обратная мудрость, обратная правда. Это - изнанка и низ официальной, господствующей правды; глупость прежде всего проявляется в непонимании законов и условности официального мира и в уклонении от них...".
К теме антиномизма как такового я еще вернусь, а пока мне бы хотелось остановиться именно на этой похвале карнавальной Глупости, которая только что прозвучала из уст Бахтина. При всем том, что Дураки - постоянные персонажи сказок многих народов, мне представляется, что только в России Дурак сделался неким национальным героем, неким Super Star. Русский народ, со времен татар обитающий под той или иной чуждой ему властью, под внешним по отношению к себе порядком, противопоставил ему некий беспорядок как жизненность.
Этот сказочный архетип я впитал с самого детства. Я помню моего русского отца, инженера оборонного предприятия, его всегдашнее счастливо-насмешливое отношение к необходимости делиться своей изобретательностью с начальством (у него имелось около сорока патентов), его вкус к тому, чтобы работать под "дурачка", т.е. либо в одном случае ошарашивать неожиданным решением, когда оно у тебя давно припасено, а начальство изматывается в его поиске, либо в другом случае незаметно подсовывать начальникам новые идеи, чтобы они к ним привыкли, а затем сами преподнесли как свои собственные.
В инженерном гении своего отца, в его уникальной изобретательности я не сомневаюсь, ибо постоянно сталкивался с этими его дарами в быту, поэтому я легко допускаю, что на его труде могло выезжать целое звено начальников, пожинающих основные лавры. Как бы то ни было, этот вкус к дурацким русским хитростям он мне привил. Ведь разве это не оказывается чистейшей дурью, когда человек всего лишь читает Тору; не преследуя никаких специальных литературных намерений, делает на ее полях какие-то заметки, а у него из под рук выходит какой никакой роман?
Замечу попутно, что эта позиция "неумышленного литераторства" весьма выгодна в ситуации деконструктивистской критики, преследующей современных литераторов как некий кошмар. Ведь по сути деконструктивизм гласит, что читатель в такой же мере ответственен за смысл текста, что и автор. Таким образом в своем дурацком заявлении, что я заранее не претендую на писательство, что я только читатель, во всяком случае, что все мои писания - это прежде всего просто читательские реакции, просто заметки на полях прочитанных Книг (Торы в первую очередь), я целиком освобождаюсь от классических деконструктивистских обвинений.
И еще одно, быть может, самое любопытное обстоятельство: единственное, в чем "карнавальный" ум Иванушки Дурачка, собственно говоря, и проявляется, так это в его способности удачно жениться, т.е. жениться на заморской принцессе. Спасительная женитьба, идеей которой я проникся, отправив во Францию свое "Открытое письмо Прекраснейшей Девушке христианского мира" - имеет, по-видимому, еще и этот откровенно дурацкий аспект. Как бы то ни было, мне думается, что Мидраш мой до конца не понятен, если не знать, что у него имеется не только еврейское, но и чисто русское измерение, что в определенном аспекте - это исповедь Иванушки-дурачка. И даже более того, что это "под дурачка" написанное еврейское сочинение невольно претендует также и на принадлежность русской литературе. Причем я явственно вижу так же и место в этой литературе для собственно еврейской тематики.
Если в отличие от западных русские христиане остаются сегодня по преимуществу антисемитами и антииудеями, то в секулярной сфере Россия в чем-то даже опережает по своей иудаизации Западный мир. И тут, как мне кажется, первое место принадлежит как раз Михаилу Булгакову и его роману "Мастер и Маргарита".
Здесь, по-видимому, самое время коснуться скользкой темы булгаковского антисемитизма, единственным достоверным свидетельством которого является дюжина сентенций из писательского дневника. Из этих реплик в адрес евреев-коммисаров с очевидностью следует, что Булгаков считал большевизм еврейским мероприятием. Это позволило некоторым исследователям искать приметы антисемитизма в булгаковских сочинениях. Так Л.Кацис рассматривает с этой точки зрения "Белую Гвардию", а М.Золотоносов "Мастера и Маргариту".
Булгаков вел упомянутый дневник с января 1922 года по декабрь 1925, при этом обращает на себя внимание, что все антисемитские высказывания относятся к концу декабря 1924 года - началу января 1925, что позволяет думать о каком-то случайном всплеске, обусловленном внешней причиной (24 декабря: "Сегодня еще я в ярости"). Во всяком случае никаких явных следов антисемитизма в более поздний период жизни Булгакова не имеется, а в пору создания "Мастера и Маргариты" писатель поддерживал тесные дружеские связи с евреями (Цейтлин, Виленкин). Более того, как установила Лидия Яновская, отец Елены Сергеевны - Сергей Маркович Нюренберг был еврей (а не немец, как считалось прежде) - Шмуэль Янкель Ниренберг. При этом Яновская убедительно показывает, что Булгаков не мог об этом не знать.
Однако, как я уже сказал, некоторые считают, что антисемитские идеи были господствующими в творчестве Булгакова на протяжении всей его жизни. Так М.Золотоносов в своем иследовании "Мастер и Маргарита" как путеводитель по субкультуре русского антисемитизма" ищет параллелли между балом сатаны в романе Булгакова и аналогичными балами, изображенными в низкопробной антисемитской литературе конца XIX - начала XX веков. При этом основной пункт обвинения строится на фигуре Воланда: "В контексте субкультуры русского антисемитизма возник и образ Воланда". "Именно "мировой жидовский заговор" стоит за тем, что Воланд и его спутники держат в руках судьбы всего мира, всемогущи, всезнающи, всепроникающи (вспомним, например, эпизод с глобусом Воланда)". Отсутствие хоть каких-либо еврейских атрибутов в образе Воланда не смущает исследователя. Это обстоятельство разрешается им с помощью следующей спекуляции: "У Булгакова зло, а заодно и "еврейство" (как форма зла) переносятся с еврея Иешуа на Воланда, Иешуа делается демонстративно "добрым" и десемитизируется, а Воланд из "семита" вскоре становится "арийцем". При этом остается неясным, каким образом этот "ариец" может соответствовать "протообразу еврея-сатаниста".
Завершается исследование следующим обобщением: "Одним из прототипов Мессира (Воланда) является созданный в недрах антисемитской литературы образ демонизированного еврея, превратившегося во всемирного дьявола. Под пером Булгакова он в конце концов замечательно укрупняется - до практически равновеликости и равносильности с Богом".
Таким образом основным пунктом обвинения явилось то обстоятельство, что Булгаков написал роман о Дьяволе, а поскольку известно, что он был антисемитом и стало быть отождествлял евреев с бесовщиной, то и роман его очерняет евреев. Иными словами Золотоносов "находит" то, что исходно сам же и подкладывает.
Однако даже если основной тезис Золотоносова верен, если Булгаков действительно черпал свои литературные образы из мутных источников черносотенных изданий, то данное отождествление (Воланда с Евреем) будет означать, что в "Мастере и Маргарите" булгаковский антисемитизм оказался как раз преодолен! Ведь Булгаков не только выписал Мессира с любовью и в позитивном аспекте, он открыто называл Воланда главным героем своего романа, которого одновременно признавал своим астральным меценатом!
Если Воланд, как считает Золотоносов - это коллективный портрет еврея, то Мастер и Маргарита - это как раз апология еврейства. Ведь загадочная "позитивность" Воланда отмечается всеми исследователями "Мастера и Маргариты". В этой позитивности заключается основная тайна этого романа (разгадке которой в значительной мере и посвящено мое исследование).
Так чешская исследовательница Ольнова назвала "Мастера и Маргариту" "Антифаустом". Канадский ученый А.К.Райт пишет: "Хотя булгаковский дьявол действительно "вечно совершает благо", очень мало оснований утверждать, что он "вечно хочет зла". "Пусть даже убийство Берлиоза останется на совести Воланда, зато во всех других случаях он морально безупречен - пишет В.Лакшин и продолжает - Сам Воланд и его свита нимало не скрывают, что едва ли не во всех своих действиях они руководствуются добродетельными и даже назидательными целями". "Воланд не позволяет шуток по поводу "Света". Такого дьявола в мировой литературе до Булгакова действительно не было" - отмечает Л.Яновская.
При этом я бы вовсе не хотел принизить значение самой работы Золотоносова. Его подозрения зародились не на пустом месте и не будь такое обстоятельное исследование проведено, подозрения эти могли бы служить серьезным соблазном для почитателей Булгакова. Отрицательный результат тоже результат.
Но даже если бы обвинения "Мастера и Маргариты" в антисемитском подтексте подтвердились бы, это бы мало что для меня изменило. Для моего исследования важно не то, что Булгаков замышлял и на что опирался, а то что у него реально получилось. А реально, быть может, ничто так не связало Россию и Израиль, как этот роман Булгакова. Москва - это не только третий Рим, Москва - это еще и второй Иерусалим! Именно это провозгласил Михаил Булгаков. Почему же эти города связал темный дух, почему их связал карнавал, связал Азазел?

http://rjews.net/berkovich/