Здравствуйте, я ваша тетя Соня!

Позже она расскажет:“Мама, уже беременная мною, продолжала ездить проводницей поезда, и ее напарница предсказала: “ Вот и ребенок твой будет всегда в пути”. Как в зеркало глядела: месяца не проходит, чтобы я не отправилась на гастроли...”

Всегда в пути — и в жизни, и в творчестве — таков нелегкий удел знаменитой артистки. Но на ее концертах аншлаги в самых престижных залах России, Украины, Америки, Европы, Австралии... Скрупулезно рассчитано время. И все же Клара нашла его для нашего журнала.

— Мы видим вас на сцене, экране телевизора... А какая вы в жизни, Клара?

— Не знаю... Всякая. Сцена и есть моя жизнь. На сцене — как в жизни; в обыденной жизни — как на сцене. И все же на сцене чувствую себя увереннее — в жизни больше приходится играть. Именно на сцене я Клара Новикова, а по ТВ, это я — глазами оператора и монтажера.

— Вы ведь еще жена, мама, бабушка...

• Я так много времени отдаю профессии, что его почти не остается для дочери, маленького Левки, семьи, дома. Не получается соответствовать традиционному образу матери, бабушки, жены. Ясно помню детство, в семейные праздники люблю готовить, “как у мамы”. Особенно форшмак и знаменитый борщ. Для меня приготовление еды тоже творчество. Обидно, когда его не оценивают по достоинству. Навсегда запомнились наши киевские соседи с Красноармейской, 41. В домике во дворе жила еврейская семья тети Фиры и дяди Рафаила, их детей разметало по миру. И баба Матя . В косыночке , завязанной за ушами, она сидела у окошечка и, покачиваясь бормотала молитвы - мне это было ужасно смешно. В грозу мы, дети, прятались в хате тети Гани и дяди Леши, украинцев, соседей моей тети. Эти, жившиев Володарск-Волынском, где я в детстве проводила лето. Как-то в годовщину гибели ее мужа, когда для миньяна не хватало десятого еврея, я посоветовала пригласить дядю Лешу. В песах мы ели мацу, в христианскую Пасху - куличи. Если мама жаловалась, что я плохо ем, тетя Ганя отвечала: "У мэнэ ви будэ исты". И мы уплетали их одной миски оладушки и блины, казавшиеся мне в двадцать восемь раз вкуснее маминых.
• Как удалось уцелеть вашим родителям во время войны, ведь Житомирщина оказалась под немцами в первые же месяцы?

-Чудом. Папа всю войну был на фронте, участвовал в Сталинградской битве, дошел до Дрездена. При обороне Севастополя был тяжело контужен, ранен. Родственники остались в Володарск-Волынском, уже в конце июня 41-го занятого немцами. Трагическая участь постигла мужа и брата папиной сестры Эти. Они были среди евреев, расстрелянных полицаями. Многие володарчане бежали в сторону Житомира, часть из них — и с ними бабушка Клара — попали под бомбежку и погибли. Ворвавшиеся в Володарск партизаны спасли остальных, в их числе мою маму и бабушку Лею.

Мама рассказывала, как позже — в легкой домашней одежде и тапочках — они добирались до Коростеня, где успели сесть на поезд, идущий до Ростова. И как она по дороге собирала птичьи перья, чтобы согреть бабушке ноги.

Уже после войны в буфет володарского Дома культуры, где работала тетя Этя, вошел мужчина, в котором она мгновенно узнала полицая, выследившего ее мужа и его брата. Она крикнула: “ Держите его!” и упала в обморок. Негодяя, явившегося в Володарск повидать свою семью, поймали и осудили на пятнадцать лет лагерей.

— В вашем родительском доме соблюдались традиции?

— Папа тайком — время было такое — ходил в синагогу, но свечи по субботам и религиозным праздникам в доме не зажигали. В конце 80-х я привезла из Израиля талес — папа мечтал о нем. От кровенно говоря, до первой поездки в Израиль у меня не было никакого понятия о еврейской культуре, традициях. Только там я их почувствовала. В нашем доме все перемешано. Мой муж, журналист Юра Зерчанинов, и муж дочери — русские. В моем “профессиональном деле” рядом с тетей Соней — украинка Одарка Степановна. Среди моих героинь много русских женщин. Главное — характер, индивидуальность, а не национальная принадлежность. Это только сейчас мы перестали стесняться говорить: я — еврей. Хотя, к сожалению, есть люди, которые этого не “прощают”. Плевать я на них хотела! А был период, когда мою девичью фамилию Герцер отказывались печатать на афишах.

— И появился псевдоним “Новикова”?

— Это фамилия по первому мужу. Он был барабанщиком. Когда папа узнал, что я выхожу за него замуж, он только сказал: “Понимаю, скрипач. На скрипке можно сыграть концерт. А на барабане?”

Выйдя замуж за Юру, не сменила фамилию на “Зерчанинову”, к тому времени публика уже знала Клару Новикову.

— Ваши родители имели отношение к театру?

— Исключительно в роли зрителей. Папа работал в торговле и был артистом своего дела. Жалею, что не записывала, как он разговаривал с тетками, когда, например, они примеряли ботинки. Так говорила бы “тетя Соня”. Тетки приходили к нему просто поговорить. Мама не работала, пока мы с братом учились в школе (Леня — врач, живет в Америке), а потом поступила на кондитерскую фабрику имени Карла Маркса в Киеве, клеила коробки. Она приносила домой конфетки. Помню, папа спрашивал ее: “Где конфеты?” И мама, чтобы мы не сперли их, отвечала на идише: “Оф дёр полочке ин дёр баночке”.

Я же с детства любила выступать. Во дворе устраивала цирк. Рисовала билетики, раздавала их соседям, и объявив, что выступает народная артистка Каля Бисевна — так выговаривала свое имя-отчество, — демонстрировала дрессировку зверей. Львами и собачками были соседские малыши, я их рассаживала на стульчики, а сама прохаживалась между ними с самодельным хлыстом. Окончив школу, подала документы в Театральный институт имени Карпенко-Карого. Это такой украинский классик. Когда бываю в Киеве, проходя мимо института, низко ему кланяюсь: спасибо, что не взяли.

На вступительных экзаменах меня очень хорошо приняли. Но я была первой, кому документы вернули. Пошла к ректору. Милый дядя, он не мог мне сказать, что фамилия “Герцер” никак не монтировалась с Институтом им. Карпенко-Карого. Ответил: после обсуждения решили, что мой нос трудно гримировать. Я сутками стояла у зеркала, крутила нос туда-сюда, укладывала на него тесто, не понимая, как можно гримировать нос, кстати, далеко не “шнобель”.

По совету своей Фаины Соломоновны Ковалевской, руководительницы драматического кружка в районном Доме пионеров, ставшей моим старшим другом и наставницей, я поступила в Студию эстрадно-циркового искусства. Актеры-евреи на эстраде не были редкостью.

Мои первые филармонии — Кировоградская, Полтавская, Херсонская. Это позже, когда на V Всесоюзном конкурсе артистов эстрады в Москве в 1974 году мы с Хазановым разделили первую премию, меня пригласили в Москонцерт.

— Как родилась “тетя Соня”?

— Идея этого образа принадлежит Марьяну Беленькому, но постепенно от его текста мало что осталось. Тетя Соня — это отголоски детства, такая генетика. Это — папа, мама, шолом-алейхемовское еврейское местечко, где украинцы говорили на идише, а евреи на украинском. Где ступеньки называли ганычек, где рано утром в субботу и воскресенье ходили все вместе “делать базар”. Где сметану не пробовали, а лЕкали, слизнув ее с тыльной стороны ладони. Где сосед дядя Миша, украинец, возвращаясь с работы, кричал: “Этя, а гитен нахт!”. Это — Янкель, по мнению папы, лучший в мире портной. Папа из Киева ездил к нему в Володарск шить брюки, плащи. Чтобы Янкель шил быстрее, его нужно было чем-то задобрить, и папа привозил ему сладкое и селедку. Однажды нас с папой пригласили к столу, за которым собралось все семейство Янкеля, включая многочисленных внуков, рожденных дочкой невесть от кого, и его жена Фейгеле, открыв крышку самовара, достала из него курицу... Янкель прокомментировал: “Знаете, Боря, очень даже удобно. Открыл краник — вот тебе суп, снял крышку — вот тебе курица”.

Тетя Соня, она же “фантастический человек”, может давать советы кому угодно! От нее не убудет. Она рассказывает: “Мне звонил Путин”. Он ей звонил? Просто она очень одинокий человек и ищет контакты. Ей принадлежит фраза: “Вы знаете, что такое одиночество? Это когда есть телефон, а звонит будильник”. Когда я придумала эту фразу, поняла, что такое “тетя Соня”. Она уже побывала и на том свете, и в космосе. Ей до всего есть дело, у нее обо всем свое мнение. Хотелось сделать ее такой еврейской мамой, к которой можно прийти за советом. Тетя Соня постоянно на грани слез и смеха. “Знаете, почему у меня такая большая грудь? — спрашивает она. — Сюда столько народа плакало! Это мозоль”.

— Кто пишет для вас?

— Свои монологи создаю вместе с авторами. Такие монологи, как “Тетя Соня”, в какой-то степени состоят из импровизаций. Например, в Израиле я иду в зрительный зал и от имени тети Сони говорю с незнакомым зрителем, не зная, что он мне ответит и как среагирует тетя Соня, ведь она уже давно живет отдельной от меня, своей жизнью.

— Как вас зовут? — спрашивала она зрителя, и тот отвечал: Миша.

— Миша? — подхватывала тетя Соня. — Это ты там был Миша. А здесь стал Мойша. Мойшале, возьми меня под локоть. Кстати, как на иврите “локоть”?

Зрители начинали выяснять, как будет “локоть” на иврите. Наконец, кто-то вспоминал: “мартек”.

— Мойшеле, возьми меня под мартек. Видишь, как хорошо, что я приехала, теперь будешь знать, как на иврите “локоть”.

Я счастлива работать с моими постоянными авторами — писателями Трушкиным, Альтовым, Смолиным, они уже классики. Есть интересные вещи у молодых, они остро видят время, его проблемы. К примеру, Алексей Цапик из Кисловодска, Леша Андреев из журнала “Октябрь”, недавно пришел парень из Подмосковья Юра Софин, его монолог я взяла в работу. Впервые познакомилась с женщиной, пишущей так смешно, — Наташей Коростылевой. Для меня пишут композиторы Юра Гарин, Леша Гарнизов, Лора Квинт. Очень не хватает Александра Дудоладова, с ним было сделано так много интересного.

— А вы не боитесь, что популярный образ тети Сони поглотит Клару Новикову?

— Не боюсь, поскольку играю много разного. Но раз люди запомнили “тетю Соню”, значит, их что-то привлекло в ней, и я рада. У каждого артиста есть своя “нетленка”.

Ширвиндт, Державин, Гердт, Рина Зеленая — кто они: артисты эстрады или театра? Есть артист. И место, где он выступает. Сегодня я выступаю на эстраде, а завтра — на сцене театра. Эстрада — это очень острый взгляд на что-то; театр — проникновение в образ. Когда я играю монолог старой актрисы, это Фаина Раневская.

На эстраде я играю свой театр, он вызывает у зрителя разные эмоции. Кто-то говорит: “Так наревелась!”, другой: “Смеялся до упаду!”. Веселой и грустной — такой вижу жизнь женщины. Великое дело — эстрада! Все видели одно и то же, а услышали по-разному. Хочется вытащить человека из его будничного состояния. Если это состоится — состоится праздник.

— Ваши ближайшие творческие планы?

— 2001-й начался для меня событием — вышла книжка “Моя история”. В этом году мне предстоят гастроли в Израиле, Германии, странах СНГ. В апреле едем в США. В прошлом году выступали на Западном побережье — в Лос-Анджелесе, Сан-Франциско... Теперь нас ждут Нью-Йорк, Филадельфия, Нью-Джерси, Бостон. У меня нет времени на длительные гастроли, ограничивает телепередача “Что хочет женщина”, которую я веду. В Москве мне, к сожалению, выступать негде, надеюсь, в ближайшее время что-то изменится. В ГКЗ "Россия" можно, в лучшем случае, выступить раз в год на праздничном или юбилейном концерте. Муж помогает? Вы проигрываете перед ним ваши спектакли?

— Он писатель, журналист, а эстрадный монолог — разговорное дело. Иногда Юра, прослушав меня, говорит: “Ни черта из этого не получится”, тогда я уже уверена: получится. И должна это доказать. Я вообще всю свою жизнь “доказывала”. Папе, что стану артисткой, — он всегда говорил: “Шо ты можешь? С твоим голосом сидеть в туалете и кричать: занято”. Когда получила первую премию, мама сказала ему: “Вот видишь, а ты говорил, она ничего не может. В жюри был сам Утесов! И она получила первое место!”. Папа подумал, подумал и ответил: “Все-таки она не Райкин”. Когда по окончании школы я объявила, что буду поступать в эстрадно-цирковую студию, он сказал: “Это значит, у тебя не будет выпускного платья”. Я сама сшила себе платье из чесучи, покрасила туфельки, пошла на выпускной вечер получать аттестат и вскоре ушла — выглядела хуже других. Мужу всю жизнь доказываю, что могу быть достойной артисткой, а зрителям — что со мной им будет интересно.

— Как вы отдыхаете?

— Что такое “отдыхать”? В прошлом году выкроила десять дней, и приятели уговорили меня поехать в Словению. Такой зеленой тоски в жизни не видела, хотя там было много знакомых. Все пьют воду, все что-то “промывают”. Люблю отдыхать в Прибалтике.

— У вас много друзей?

— Близких осталось мало. В Киеве живет моя школьная подруга народная артистка Украины Лида Яремчук, у нас с ней одна праматерь Фаина Соломоновна Ковалевская, Лора Квинт — композитор, она пишет для меня. Наши рабочие отношения с режиссером Владом Дружининым переросли в дружбу. Он меня не только слушает, но и слышит. В 1989-м мы сделали спектакль по пьесе Льва Новоженова “Соло для кровати со скрипом”. Слову “дружба” придаю особое значение, чтобы “дружить” необходимо время, а я постоянно в цейтноте.

— У вас большая квартира, дача?

-Дачи нет, если не считать оставшихся мужу после родителей шести соток, но я туда не езжу: ненавижу “огород” и “общежитие”. Мою квартиру Людочка Бесс, приехавшая из Америки, назвала теремком. Квартирка маленькая, но в ней уютно. Надо покупать квартиру дочке. С ее профессией — она аспирант историко-филологи-ческого факультета МГУ — много не заработаешь. А ее — муж специалист по античной литературе и древнегреческому языку...

— Вы хорошо “держите форму” — в чем секрет?

— Уже 15 лет не ем мяса, ни в каком виде. Ем рыбу, яблоки и другие фрукты. Никакого режима питания не соблюдаю, просто чего-то категорически не ем. Могу днями сидеть на яблоках, кефире, если нужно похудеть на 3 — 4 килограмма. В день концерта не ем вообще. Зато после концерта без бокала красного вина и чего-то вкусненького не усну.

— Ваша мечта?

— Моя мечта — чтобы близкие, все кого люблю, были здоровы. Когда в Израиле стою у Стены плача, стараюсь вспомнить всех и всем этого пожелать. Чтобы хватило сил, когда Г-сподь тебя на что-то нацеливает. Чтобы подольше быть интересной зрителю...

Майя НЕМИРОВСКАЯ, Владислав ШНИЦЕР

АЛЕФ