Сегодня Владимир Вишневский отмечает юбилей

Вишневский (Гехт) Владимир Петрович родился 20 августа 1953 г., поэт Русского Дорубежья, выразитель дум и чаяний наиболее незащищенных в сексуальном отношении слоев населения, то есть мужчин и женщин. Отец советского Одностишия и соответственно школы в постсоветский период. С детства был склонен к художественным занятиям, в первом классе писал прозу. Правда, были и другие увлечения: с 13 лет возмечтал стать криминалистом. Серьезно готовился к будущей профессии, читал литературу, даже научился брать отпечатки пальцев. Но потом этот интерес заглох, в 15 лет начал писать стихи, как многие в этом возрасте. После школы пытался поступить в Литинститут, но провалился, и окончил литературный факультет Московского областного педагогического института имени Крупской (МАЛИ). После института год отслужил солдатом в армии в Ленинакане. В 1981 году ушел с работы, вступил в профкомитет литераторов и на вольных хлебах занимался только литературой. Стал пробиваться, бить в одну точку и лишний раз убедился, как важно выполнять завет Воланда: "Никогда ничего не просите... Сами придут и все дадут". Сейчас он действительный член Российской Академии юмора, Лауреат профессиональной премии "Золотой Остап". В издательстве "Подкова" выходит его новая книжка "Басни о Родине", а в "Вагриусе" в "Золотой серии сатиры и юмора" вышло небольшое "Избранное". В. Вишневский в своем томе "Антологии сатиры и юмора" (эта книга как бы "жил-был я") впервые должен был написать автобиографию, но сделал это только для того, чтобы рассказать о своих родителях и в этом же виде предложил ее для нашего сайта. "И эта книга - ИХ. ВМЕСТО АВТОБИОГРАФИИ. Я сообщаю, что родился 2О августа 1953 года в Москве лишь для того, чтобы с к а з а т ь о своих родителях. Мои родители были… Они были и есть. Просто мы общаемся сейчас иначе. Просто я здороваюсь с ними раньше, чем прежде. Я просыпаюсь, благодарю Кого Следует и - здороваюсь с моими родителями. Моя мать, Евгения Яковлевна Вишневская, по своему чувству юмора, интеллекту, обаянию и женственности, интуиции и молодости - до последнего дня - была выдающейся женщиной, что признавали все. Ее остроумие было уникально. И это только одно из мощных ее дарований- можно было наследственно двинуться по линии любого из них. Уже незадолго ДО она рассказала мне, что когда была на пятом месяце, очень много смеялась. Соблазнительно думать, что это предопределило мою скромно-нескромную возможность рассмешить и улыбнуть одновременно больше трех человек. И если люди обратили и обращают на меня благосклонное внимание, то это лишь потому, что я е е сын. Мой отец, Петр Моисеевич Гехт, был высококлассным инженером, авиатором-ракетчиком, незримым бойцом оборонки. А в юности - парашютистом, альпинистом, энтузиастом из одноименного марша. И когда на старости лет он полоскал горло, прилежно лечась, в этом звуке мне слышались пропеллеры ОСОАВИАХИМа. Папа был специалистом по расчетам на прочность, и слово "сопромат" у меня навсегда ассоциирует с ним. Говоря о нем, я и не пытаюсь избежать клише: был он просто порядочным, по-настоящему интеллигентным человеком, и многого из-за этого не добился. Был он интеллигентом со всеми советскими вытекающими. Мама, возглавляя семью, жестко критиковала его, и расхожий до эстрадности упрек насчет неумения вбить гвоздь в стену, конечно, имел место в стенах нашей долгожданной "хрущобы". И от папы, мне, возможно, достались лишь жизненно важные н е у м е н и я. Неумение интриговать, неумение превентивно нахамить незнакомому человеку. Неумение не сказать "спасибо". Неумение не помнить добра. Это не великие добродетели, тем более что мне с ними проще, чем без них. Но речь по-прежнему не обо мне. Мои родители: житие в коммуналке, выезды на юг "дикарем", детская поликлиника, и вкус рыбьего жира, и гусиное сало на лице в мороз; и свинка-ветрянка-краснуха, и коклюш, и впившийся в меня клещ с последующими прививками; и тщетные уроки музыки, и кружок вязания в пионерлагере, чтобы быть при сыне, и добыча дефицитов, и все, что можно по блату, и "Вова не поступил с первого раза", и письма в армию в Ленинакан… Сегодня мне представляется фантастикой, несбыточным прошлым то, что когда-то, давным-давно, еще два с половиной года назад, я жил с родителями, при родителях… В эру Мамы и Папы. Мои родители: героика советского выживания, высочайший сопромат, инстинкт сохранения чада, урок Достоинства в условиях его ущемления… Мои родители вложили в меня столько любви, натерпелись за меня такого страху, что я, едва начав э т о понимать, больше всего боялся своей жизненной неудачей свести на нет, оглупить две эти жизни, слившиеся в моей. И если я успел, успел, кажется, порадовать своих родителей чем-то к р о м е того, что пережил их (что удавалось, увы, не всем сыновьям в России на исходе века), то я просто не имею права считать свою жизнь - при всех ее кудрявых составляющих - неудавшейся. То, что "Удача жить в России и при этом быть на свободе (особливо, летом)" - об этом я еще посмеюсь сквозь строфы - далее по тексту. А пока не побоюсь повториться прозой: Удача - родиться именно у своих родителей и успеть чем-то их порадовать. И мы успели с к а з а т ь друг другу. Все что я понаписал и не постеснялся обнародовать, тиражируемое, цитируемое и даже хвалимое, не стоит одной строки из новогоднего послания моей мамочки: "Я ПОЛЮБИЛА ТЕБЯ, СЫНОК, С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА…"