На главную

 Полезные ссылки
 Новости
 Форумы
 Знакомства
 Открытки
 Чат
 Гостевая книга

 Интернет-журнал
 Истоки
 О духовном
 Богом избранный
 Земля обетованная
 613 мицвот
 Время испытаний
 Персоналии
 Книжная полка
 Еврейский треугольник
 Мужчина и женщина
 Наш календарь
 
 Информагентство
 Хроника событий
 Пресса
 Из жизни общин
 Мы и политика
 Колонка редактора
 Наше досье
 Фотоархив
 
 Интернет-лоция
 Каталог ресурсов
 Еврейские организации
 
 Деловой мир
 Торговая площадка
 Инвестиционная площадка
 Площадка высоких технологий
 Бизнес-услуги
 Новости бизнеса
 Котировки и курсы
 e-Ресурсы
 Бизнес-досье
 
 Бюро услуг
 Благотворительность
 Дорога жизни
 Житейские услуги
 
 ОТдых И ДОсуг
 Стиль жизни
 Вернисаж
 Еврейская мама
 Еврейский театр
 Игры он-лайн
 Анекдоты, юмор
 Шпиль, балалайка
 Тесты
 Гороскопы
 Один дома
 Виртуальный роман
 Конкурсы
 Виртуальные открытки
 Знакомства
 Тутти-еврутти
 
 Наш клуб
 Концепция
 Как стать членом клуба
 Устав IJC
 Имею сообщить
 Гостевая книга
 Чат
 Форумы
 Конференции
 


Реклама на IJC

RB2 Network

RB2 Network
Реклама на IJC


Смерть командира


(ЭТЮД О ВЛАДИМИРЕ ЖАБОТИНСКОМ)

Человеку было худо, очень худо. Опираясь на друзей, он с огромным трудом поднялся на второй этаж летнего дома, где ему была приготовлена комната, и, обессиленный, рухнул в кресло. Бледное лицо покрылось холодным потом. Он прерывисто, тяжко дышал,  и его заметно посиневшая  упрямая нижняя губа судорожно вздрагивала.  "Вам плохо, Владимир Евгеньевич?"- не скрывая тревоги, спросил лидер  бейтаровцев Аарон Пропес, когда вместе с Аароном Копеловичем, членом президиума НСО, помогал ему раздеться.
Бейтаровский врач, эмигрант из Австрии, уже сделал  инъекцию камфоры и послал за кислородной  подушкой. У больного еще достало сил, чтобы успокаивать его: "Не волнуйтесь, доктор, я знаю, что у меня ahgiha pektohs (грудная жаба, стенокардия)".
Хорошенькое утешение! Вот уже подоспел  и местный доктор  Родиер, и они вдвоем пытались предотвратить неотвратимое.
Облегчения не наступало. Это был не приступ стенокардии, а обширный инфаркт с необратимым отеком легких. Кислородные подушки, инъекции кофеина и камфоры не помогали. "Боже, я так устал, так устал…"- еле слышно пробормотал умирающий. Это были его последние слова. В 10 часов 45 минут вечера, еще через два часа  после приезда в бейтаровский военно-спортивный лагерь, Владимира Жаботинского не стало…

Поселок Хантер расположен в Катскилсах, примерно в 120 милях к северу от Нью-Йорка.
Эта часть массива зовется Черноголовые горы (Blackherd Mth). Дети и пенсионеры туда выезжают на лето. А зимой Хантер забит горнолыжниками. На Хантермаунт десятки подъемников обслуживают за день тысячи и тысячи жадных до природы и спорта нью-йоркцев и гостей из соседних штатов. Полвека назад в этих местах было куда спокойнее и зимой, и летом. Здесь-то бейтаровцы, молодые сионисты- ревизионисты, на свои скромные средства организовали лагерь, чтобы , следуя заветам Командира, как называли они Жаботинского, закалять тело и волю, учиться стрельбе и верховой езде. Ими же выполнялись все хозяйственные работы.
Впервые Жабо (так звали его друзья) навестил лагерь три недели назад - 13 июля 1940 года.
Встреченный почетным караулом, он прошел  между стройными рядами, всматриваясь в молодые загорелые лица и требовательно проверяя выправку тех, кому предстояло с оружием в руках вступить в бой за Эрец-Исраэль- священную страну евреев. С кем им предстоит воевать? С  немцами, арабами или вероломными англичанами? Кто знает…
Но воевать придется. Надежды на  мирное,  дипломатическое  решение, которому столько сил отдал мудрый ученый и рафинированный джентльмен Хаим Вейцман, не осталось ни на грош. И щедрые посулы Декларации Бальфура (Эрец-Исраэль-по обе стороны Иордана!), и недавний унизительный  План Пиля - все это позади: в Европе уже год идет война. Конец ее далек и непредсказуем. Стотысячная еврейская  армия  под своим знаменем должна вступить в бой - ради победы над немцами  и спасения евреев. Ради создания Государства.
Вечером в общей столовой пели песни, сочиненные Жаботинским специально для бейтаровцев. Лагерь раскинулся на высоком холме, и в теплых сумерках далеко разносилась гордая боевая "Песня Бейтара":
Восстань
Против жалкой
Среды прозябанья!
Зажги негасимое
Пламя восстанья,
Молчание-
Трусость и грязь.
Восстань!
Душою и кровью
Ты - князь!
Слова песни не были понятны местным жителям - это не были английские слова. Едва ли их ясно понимали  и евреи-эмигранты, если невыносимая духота выгнала их из города в горы, покрытые лесом: это не был "галутный" идиш, на котором и сейчас, более полувека спустя , многие в Нью-Йорке изъясняются  куда свободнее, чем по-английски. Нет, это был звучный, раскатистый иврит - старо-новый язык той страны, которой еще предстояло родиться.
Боже, до чего было хорошо в этот июльский вечер, среди  молодых, сильных  жизнерадостных людей, веривших в свое высокое призвание!
Золотой луч солнца в споре
Победит сырую ночь;
Вечно свет и тьма в раздоре.
И Израиль гонит прочь
В каждом веке рабства тучи,
Тучи лжи и тучи бед.
И в награду он получит
Свет свободы- правды свет.
Это "Песнь Знамени". Нет,  не "Песня  о знамени", а именно "Песнь Знамени": так поет знамя единого народа, в единой стране, поет на древне- новом  языке этой страны, укоренению которого столько сил отдал Жаботинский, сам овладевший им отнюдь не в раннем детстве. Впрочем, и на идише он в детстве не говорил. Все это пришло позже, когда должно было прийти. Почему? Потому! Это упорное, несгибаемое "потому", ставшее "фирменным знаком" человека с упрямо выдвинутой губой. Лет сорок назад он уверовал, что без единого языка не будет и единого народа и таким языком  должен стать древний иврит- не идиш ашкеназийцев, не ладино сефардов. Оба эти языка- дань изгнанию,галуту. Интуиция Жаботинского не обманула, и он много сделал для совершенствования и внедрения языка Торы в повседневную жизнь.
"Это был не единственный случай в моей жизни, когда я покорялся необъяснимому "потому", и я не раскаиваюсь".
Древний язык, вместе с винтовкой и лопатой, "Бейтар" взял на вооружение.

Прекрасен был и следующий день. Сперва Жабо наблюдал упражнения бейтаровцев и их будничную жизнь. Потом вместе с ними собирал цветы и ягоды, карабкался на соседние горы, выбирая,  где покруче. Спутники не замечали, как Командир, то уходя вперед, то несколько отставая, тайком глотал какие-то пилюльки и переводил дух.
В эти счастливые часы он впервые за многие  месяцы смог заставить себя отключиться, не думать, не помнить.  Не думать о любимом сыне и                                                             соратнике  Эри, которого "великодушные друзья" англичане бросили в тюрьму в далеком Акко. Не думать о жене Анне, которую он оставил в Лондоне под немецкими бомбами, отправившись в Америку ради создания стотысячной  еврейской  армии для борьбы с Гитлером, а заодно - за Эрец-Исраель. Не думать о войне, начало которой он, обладавший чуть ли   не пророческим духом, самым постыдным, самым непростительным образом проморгал.
Еще в 1936 году, предвидя близость нацистского геноцида, он вместе с неукротимым  Яиром  Штерном, уговаривал (и почти уговорил!) польское правительство конфисковать имущество ста тысяч богатых евреев, чтобы миллионы их соплеменников в ужасе ринулись в Палестину- и спаслись от неминуемой гибели в когтях нацизма! И это он не согласился принять  унизительный план лорда Пила  о разделе Палестины, который мог позволить евреям уже  в 1937 году создать крошечное  государство,  раз в десять меньше обещанного Бальфуром в 1917 году. Согласись он тогда на жалкий, оппортунистический вариант- и появилось бы не только место, но и законное основание для  массовой  "эвакуации" европейских евреев.  Возникла бы " площадка" с немалой береговой полосой, а там - было бы видно! Нет,  он добивался выполнения обещанного: создания Великого Израиля - 126 тысяч  кв. км! И момент был упущен. (сейчас Израиль (без "территорий")- 14 тысяч кв.км, Иордания - 98 тыс. ,Сирия-185 тыс.)
Так и не состоялся договор с социалистом и "профсоюзником"  Бен -Гурионом, яростным идейным противником, который его, самое жизнью вынужденного верить в силовые методы борьбы, назвал то фашистом, то "Владимиром Гитлером", то "дуче".  Да и Жеботинский  не оставался в долгу. Они и уважали,  и яростно ненавидели друг друга! Интегральный  национализм одного , замешанный на вере в национальное единство без различия классов , без модного культа пролетариата, без ориентации на социализм и большевиков, не мог сосуществовать с профсоюзно-- социалистическим сионизмом  другого, хотя ведь цель-то была общая: спасти свой народ от гибели путем создания  Еврейского государства- места для срочной  "эвакуации" евреев.
Что за проклятие? Евреи друг с другом борются с таким остервенением, будто победа именно в этой схватке является главным залогом  торжества их святого дела! Откуда такая непримиримость, такая изобретательность ,такая неразборчивость в средствах? Не оттого ли, что только друг в друге они видят достойных противников? А в результате выигрывают те, "недостойные", против кого действительно следовало бороться.
Помимо прочего, Жаботинскому и Бен-Гуриону, этим двум  медведям, трудно было ужиться в одной берлоге, даже при наличии общего врага, общей цели, общей опасности. Человеческий фактор…
   Но ведь были же эти чудесные дни туманной  лондонской осени 1935 года,  когда они, таясь от своих единомышленников, встречались то в отеле у Жаботинского, то в номере Бен-Гуриона или  соединившего их Пинхаса Рутенберга, и ночи напролет работали над пунктами "Большого договора", обязанного положить конец  изнурительным и пагубным раздорам. Когда не могли встретиться, обменивались письмами.
Давид Бен-Гурион - Владимиру Жаботинскому:
"… что бы ни случилось впоследствии, это не изменит того факта, что мы долгие часы сидели и говорили обо всем, что стоит позади нас. Глубокая тревога за наше движение и за успех его дела , взаимное доверие и взаимное уважение подвигли нас к совместным усилиям.
   И будь что будет, факта этого не вырвать из  моего сердца… Я с уважением жму вашу руку".
Жаботинский ему в ответ: "Дорогой друг Бен-Гурион,  я был до глубины души взволнован, услышав от вас после  стольких лет - и каких лет - слова "товарищ и друг".
Но ученики и соратники не допустили компромиса, подготовленного лидерами. "Может быть,  наш руководитель забыл, что Бен-Гурион называл его "Владимир Гитлер" , но  у нас память лучше!"- это голос 22 -летнего  Менахема Бегина, не так давно, но яростно  ворвавшегося в борьбу. Два года назад его друг Абрахам Ставский едва не угодил на виселицу, будучи без всяких оснований обвинен в убийстве ближайшего сотрудника Бен-Гуриона - талантливого ученого и политика  Хаима Арлозорова. Самого же Арлозорова ревизионисты из стана Жаботинского обвинили в попытке  вступить в сговор  с Дьяволом -Гитлером, хотя шаг этот был совершен ради спасения немецких евреев. А разве за "Сговор с Дьяволом"  не проклинали и его, Жаботинского, только тогда роль  Дьявола исполнял не Гитлер, а Симон Петлюра!
  А если бы не Бегин и ему подобные, причем из обоих лагерей? Состоялся бы договор? Что вышло бы из сплава  боевого интегрального национализма одного и социалистического  национализма другого? Национал- социализм?! Нет уж,  избави бог…
А как теперь быть с англичанами? Одержимый  Яир Штерн готов на все, лишь бы  выкинуть их из Палестины. Что значит - "все"? Помогать Гитлеру и Муссолини?! Да ни за что в жизни! Пока идет война, мы с англичанами, несмотря на все их пакости, "Белую книгу" и План Пиля. Значит,  и против своих, которые этого не хотят или не могут понять…
 Голова шла кругом , и ледяные пальцы сжимали сердце,  наполняя душу паническим страхом- не успеть сделать того, что он, именно он сделать обязан. Вопреки всему!
Война ожидаемая и неизбежная, тем не менее, свалилась как снег на голову и пустила все под откос! Нет, он не ожидал, что она начнется в 39-м.  Позже - хоть на пару лет! Что-то можно было бы успеть. А теперь…
Прав- таки оказался не он, а этот неугомонный  Менахем Бегин, который в грош не ставил "справедливых судей", этих британских "апостолов демократии". Два года назад в Варшаве  в ответ на яростные, а потому порою бессвязные речи Менахема он, Жаботинский, с раздражением воскликнул:"Если ты разочаровался в справедливости,  то тебе остается только утопиться в Висле. Слава Богу,  мир - это пока еще обитель справедливых судей, а не притон преступников!" Где теперь Бегин ? Уже в когтях НКВД или еще на свободе? Кого сейчас нацисты топят в Висле?
  Может быть, вся его беда в том, что он смертельно не любил отрекаться от недавних друзей  и убеждений? Этот "Сговор с Дьяволом" в 21-м и его отрыжка после убийства Петлюры? Вера в англичан , верность друзьям по Легиону, несмотря ни на что? Старческий консерватизм? Может быть… Но динамизм флюгера не для него.
  Боже, о скольких вещах  надо заставить себя не думать - так как все равно ничего не исправишь, назад не воротишь,  а только сойдешь с ума  и не сделаешь даже того, что еще возможно сделать!
Надо создать  стотысячную еврейскую армию. Заставить инертных американских евреев не откупаться долларами от  общей беды, а вынудить президента и правительство сломать скорлупу, вытащить голову из песка  и понять, что гибель от коричневой чумы  угрожает всем: никакие океаны не спасут!
  Но как их сытых,  эгоистичных, благополучных, заставить пошевелиться, если всего год назад они же ничего не сделали , чтоб корабль "Св. Людовик" с девятью сотнями  евреев- беженцев из Европы смог бросить якорь у берегов Флориды! Мало того, некоторые влиятельные евреи громко выражали опасение, что непрошенные гости  завезут из Европы "коммунистическую заразу", которая куда страшней туберкулеза и трахомы: тут уж никакие карантины - отстойники на Эллис Айленд не помогут!
  Но все же… Этот триумф в марте и особенно месяц назад в Манхеттен - центре, что на углу 8-ой и 34-й, где собралось больше четырех тысяч человек,  и он призывал помочь созданию еврейской армии , чтобы под собственным знаменем  драться против нацистов плечем к плечу с Англией  и Францией , как это уже делали поляки. Неужели могут они забыть речь верного нашего друга и командира  по Первой мировой войне Генри Паттерсона? "Будь я евреем, ничто бы  не принесло мне большего счастья, чем возможность показать немецким бандитам, что сегодняшние евреи  способны воевать ничуть не хуже, чем их праотцы , семь страшных лет сражавшихся против  всемогущего Рима!" (Нью-Йорк таймс", 20 июня 1940 года).
  Полковник Генри Паттерсон. Святая душа.  Как начал он  Первую мировую  полковником, так и сейчас полковник. Видно, сочуствие евреям и дружба с ними не способствует карьере даже в гордой, демократичной Британии!
  Слушали хорошо, аплодировали, приветствовали идею - и собрали на ее воплощение примерно 6 тысяч долларов.  Полтора доллара с человека.  Не густо. Но ведь это только начало?
  От мучительного и безнадежного усилия не думать о том, чего не изменишь, не вернешь, можно было сойти с ума.  Или умереть от разрыва сердца… Но как волшебно хороши были эти два дня в горах, в окружении молодых, бодро  и красиво вступающих в жизнь людей, которые еще ни в чем не ошибались, ни о чем не сожалеют и пока ничего не боятся.  Бесконечно легко тем, кому кажется, что высший героизм - это готовность пожертвовать собой! Если бы все было так просто…
  Жаботинский всегда был неисправимым эстетом.  Сейчас его сердце борца и эстета билось радостно и учащенно. Может быть, слишком учащенно. Тяжелые, неровные удары отдавались в горле, в висках. Но этого не видно. Главное, чтобы не было видно.  Он так им необходим - бодрый, насмешливый, уверенный в них и в себе, ни перед кем  и ни перед чем  не отступающий, готовый к борьбе до конца! Потому его и провозгласили Командиром.


  Смертельно не хотел возвращаться в раскаленный Нью-Йорк, в  маленькую квартирку,  снятую в Манхеттене, в нижнем этаже многоквартирного дома. Жил предельно скромно.  После длительных хлопот  наконец появилась надежда в начале августа получить для жены Анны Марковны  американскую визу. Потом предстояло пережить ее плавание  по Атлантике, где пиратствовали немецкие   субмарины.Сыну  по выходе из тюрьмы  угрожала потеря  палестинского гражданства и высылка из  страны - вслед за неугомонным отцом, от которого англичане избавились десять лет назад.
  Видевшие  Жаботинского  в эти дни  замечали его пепельную бледность, худобу. Глаза запали, лишились обычного блеска. Он выглядел изможденным. Но никто, даже  Генри Паттерсон, не догадывался  о тяжелой сердечной болезни, которая усугублялась диабетом. "Он ни разу даже не намекнул  мне на проблемы с сердцем",- горестно скажет полковник несколько дней спустя.
   Однако дела требовали возвратиться из горного рая  в городское пекло. Обещал бейтаровцам вскоре опять  их навестить, но вырвался  лишь через три недели. Опять 120 миль по 87 - й, а потом по 23-А дороге(впрочем, тогда они  могли называться  иначе?) в переполненной легковой машине,  которую вел сионист Д. Шекет. Жабо был в хорошем настроении, но во время краткой остановки, отвернувшись от спутников, глотал свои таблетки. Об этом вспоминали потом.
  Когда двинулись дальше, он вдруг попросил Аарона Копеловича спеть "Кол Нидрей".
  "Эта молитва написана по-арамейски, а не на иврите , поэтому  я никогда ее точно не знал - так объяснил он свою неожиданную просьбу. Копелович, окончивший йешиву, запел,  и Жаботинский повторял за ним печальные  и торжественные слова. Жить ему оставалось  всего два часа.
  Прибыв в лагерь, он с трудом выбрался из машины.  Героическим усилием воли  скрывая боль,  принял  рапорт почетного караула (ведь его так ждали!) "Это действительно необходимо?"- тихо спросил он одного из встречавших и  медленно направился к главному зданию. Дальнейшее нам известно.
  Сердце Жаботинского перестало биться  в 10.45 вечера; однако в вопросе о дне смерти единогласия нет.  Иосиф Шехтман, ближайший сотрудник и биограф, назвал дату первого визита  и подробно описал его, равно как и последний визит, трагически оборвавшийся в самом начале. Он же назвал точное время кончины, но о дне смерти так и не упомянул.  Это не единственная  обнаруженная  мною  "загадка Шехтмана",  о чем еще будет сказано.
  В Универсальной  еврейской энциклопедии дата названа - 3 августа. В книге Моше Бела "Мир Жаботинского" находим  4 августа, а в книге  С. Софера "Бегин. Анатомия руководства"- 5 августа. Смерть настигла вождя НСО и Бейтара не в песках Сахары, не во льдах Арктики, а в окружении друзей и соратников, посему такой разнобой трудно назвать случайным, хотя  причина его пока неясна.  Исследовательский опыт  заставляет думать, что она существует.
    В "Повести  моих  дней"  Жаботинский сам указал  на три ошибки в своей метрике. Большего от него не добьешься… Поэтому обратимся к самому информированному  источнику - газете " Нью-Йорк таймс".  В номере от 5 августа  1940 года сказано: "Согласно сообщению , полученному вчера, Владимир Жаботинский …умер   ночью  в субботу…  от сердечного удара".
   Кое-что определилось: умер в субботу, 3 августа 1940 года. День установлен, а вот загадка осталась: откуда разнобой?
  

  Согласно традиции, похороны должны были состояться на следующий день, но этого не произошло. Судя по фотографии в книге  Ш.Каца "Одинокий  волк"(англ), днем 4 августа тело Жаботинского еще находилось в Хантере, где с ним прощались бейтаровцы. Похороны состоялись лишь 6 августа довольно далеко от Хантера - на кладбище Нью-Монтефиоре близ городка Фармингдейл, Лонг-Айленд, графство Нассау.
     И хоть бесчувственному телу
    Равно повсюду истлевать,
   Но ближе к милому пределу
  Мне все б хотелось почивать…
                              (А.Пушкин)
 
Для Жаботинского таким "милым пределом" был Израиль, Иерусалим. Но путь до него оказался "и далек и долог". Не будем опрометчиво винить  в том  премьера Бен-Гуриона, заявившего, что Израилю нужны живые евреи,  а не кости  мертвых. Не будем скоропалительно  осуждать его же за уничтожение на тель-авивском  рейде корабля  "Альталена" - с воинами - репатриантами и оружием на борту.
Не лишено загадочности и гордого смирения завещание Командира, написанное в 1935 году:
     "Желательно, чтобы мое тело похоронили или сожгли (мне это безразлично) там, где меня настигнет смерть… Мои останки, если я буду похоронен  вне Эрец-Исраэль , не следует перевозить  в Эрец-Исраэль иначе, как по указанию еврейского правительства страны, когда оно возникнет".
   Жаботинский понимал,что присутствие даже праха его может прийтись не по вкусу  правительству Эрец- Исраэль. Но это "не иначе,  как" - не реверанс в сторону правительства, а грустное пушкинское "я не хочу печалить вас ничем", обращенное к народу Эрец- Израэль. Слишком  много было раздоров при жизни, о которых при всем желании не скажешь, что в них родилась истина.  Нет у Жаботинского охоты  явиться в Израиль мертвою головою Олегова коня, чтобы и после смерти жалить своих  торжествующих противников. При всех разногласиях цель - то у них была одна…
   Когда в 35-м году рухнул план объединения  сионистских сил, Бен -Гурион с горечью писал Жаботинскому:
     "Если суждено нам бороться друг с другом - знайте, что среди ваших "врагов"  есть человек,  почитающий вас  и страдающий вместе с вами. И та рука , которую в первую нашу встречу вы подумали , будто я не хотел протянуть вам, рука эта будет всегда  протянута к вам , даже в пылу битвы- и не только рука".  
 Ответ Жаботинского в том же лирическом духе:
  "Душу мою одолела  беспросветная горечь без конца и края. Вы напомнили мне о том, что конец, может быть, все же есть… Да будет так, как вы написали, - как еще не бывало в Израиле - война и две руки , протянутые друг к другу над полем битвы!"
   Нет ничего проще, чем заподозрить двух лидеров  в лицемерии и фразерстве: ведь так далеко мы ушли от атмосферы  их мыслей и чувств!
Спор об искренности лишен смысла. А потому вернемся в Нью-Йорк, который 6 августа прощался с Жаботинским.
   У меня пока нет ответа на вопрос, почему похороны не состоялись в понедельник 5 августа.  Могу лишь предположить, что многие детали прощальной и погребальной церемонии  обсуждались не менее , ожесточенно, чем политические  тезисы покойного. Не обсуждалась ли  возможность кремации, о чем сказано в завещании? На чем порешили?  Растянувшееся на 24 года  путешествие праха  Жаботинского от А мерики до горы Герцля в Иерусалиме не стало ли расплатой  за это решение? Конечно , это лишь  "фантазия на тему", не более того. Никаких достоверных материалов я пока не обнаружил.
   Вероятно,   и приезд приглашенных требрвал времени, а так как традиция хоронить в течении суток все равно была нарушена, то отложили и еще на сутки. Само отсутствие сведений, само молчание соратников и врагов достаточно красноречиво. Возможно,  на время траура было заключено  перемирие. Так делалось и на войне, когда убирали трупы.
   На похороны было приглашено 750 человек. Тысячи пришли без приглашения. Церемония началась в Гремерси Парк Мемориал Чапел, на Второй авеню,  между 9- й и 10-й  стрит. Композитор Иосиф Румынский руководил хором из  200 канторов, который пел древнееврейские  ритуальные  песни. Согласно завещанию Жаботинского , не произносились речи, не звучала инструментальная  музыка. Все было как на похоронах  Теодора Герцля, основателя современного сионизма. Среди тех, кто держал погребальное покрывало,- боевой друг полковник Генри Паттерсон, соратники, друзья и почетные гости.
   По окончании церемонии в похоронном доме гроб,  покрытый сионистским флагом и окруженный  почетным караулом  из пятидесяти юных  бейтаровцев, был вынесен на улицу , и при звуках военной трубы организации евреев-ветеранов войны его установили на катафалк.  В сопровождении полицейского эскорта многолюдная процессия дошла до 14-ой стрит, свернула направо, вышла на Первую авеню , а затем по 13-й стрит и Второй авеню вернулась к похоронному дому. Тогда это был еврейский район, что и объясняет странности маршрута: тысячи людей стремились  так или иначе  участвовать в похоронах. Многие плакали. Это отметили газеты.
   На улицах собралось не менее 12 тысяч человек.  Канторы спели траурную песню и еврейский гимн. Затем процессия двинулась вниз и достигла Хаустон-стрит. После военного салюта катафалк в сопровождении кортежа из пятидесяти легковых машин  и восьми автобусов направился  на Лонг Айленд, на кладбище Нью-Монтефиоре близ городка  Фармингдейл. Руководимые Аароном Пропесом ветераны движения отдали последний  воинский долг  своему Командиру, и гроб с телом Жаботинского  был предан  американской земле, где предстояло пролежать долгих 24 года, из которых 16- уже после провозглашения  Государства Израиль.
   Первый премьер - министр суверенного государства Давид Бен-Гурион, тот самый, чья "рука, и не только рука, была протянута  к Жаботинскому, даже в пылу битвы", находил самые разные предлоги,  чтобы не допустить переноса останков "любимого врага" в Эрец- Исраэль.  Исповедуя совершенно   иную политическую веру, чем вера Жаботинского, именно он претворил в жизнь главные его заветы: единый народ, единая армия, единое государство, единый язык.
   Многого стоят эти слова, но что-то упорно мешает безоговорочно принять одно из них: единый.
 

    Единая армия… Июнь 1948 года. Война за независимость вступила  в решающую фазу. ЭЦЕЛ, боевой отряд Менахима Бегина, называвшего себя верным учеником и наследником Командира, не хотел подчиниться верховному командованию Хаганы, которая теперь уже являлась Армией обороны Израиля  и называлась ЦАХАЛ. Много оружия и боеприпасов, закупленных людьми Бегина, доставил, после немалых мытарств, к берегу  Израиля  корабль "Альталена".  Бен-Гуриону с Бегином  так и не удалось договориться  о разделе оружия. Кого винить? Бегина,  который пекся о своих боевиках и при этом чувствовал себя хозяином  военных сокровищ, или  Бен-Гуриона, который решил любой ценой  положить конец двоевластию и партизанщине, используя  для этого краткую передышку,  наступившую в Войне  за независимость после месяца  ожесточенных боев с арабами? Единая армия, единый народ…
  Не будем спешить с приговором. На наш взгляд, присяжные должны быть  хорошо осведомлены и достаточно разумны, чтобы вершить суд. Потому  постараемся копить знания- и думать. Как это ни трудно.
    По приказу Старика (так называли Бен-Гуриона) в четыре часа  дня по кораблю, севшему на мель  невдалеке  от пляжа, произвели первый  орудийный выстрел. Мимо. Хотя промахнуться было мудрено. Вероятно, это было последнее предупреждение. Но вот прогремел и второй выстрел.  Третьего не понадобилось: на старом десантном судне, набитом  боеприпасами,  начался пожар, повалил густой черный дым.  Сотни людей попрыгали в воду, бросились в шлюпки.  Тут раздался сильный взрыв.
   К счастью,  теперь на борту "Альталены" было не девятьсот репатриантов,  прибывших воевать за Израиль, а значительно меньше: многие, в том числе и Бегин, курсировавший взад  и вперед, уже находились  на суше, среди друзей и врагов, не только наблюдавших  происходившее, но и решавших " спорные вопросы"  при помощи  кулаков и оружия.  В ходе этих стычек четырнадцать человек погибло на берегу. Около  тридцати -на корабле. В их числе- Абрахам Ставский,  друг юности Бегина и помошник Жаботинского, едва не повешенный  англичанами по подозрению в убийстве Арлозорова, соратника Бен-Гуриона. Мистика! Да разве только в этом?
    У самой набережной , напротив гостиницы "Риц", где   находился штаб Палмаха, боевого ядра Армии обороны Израиля, на глазах у тысяч  потрясенных граждан,  иностранных корреспондентов и наблюдателей ООН в  пламени и клубах черного дыма  погибал корабль, несший на своем борту имя Жаботинского, имя Командира: ведь  Альталена- это его литературный  псевдоним!
    Надо попытаться  сквозь клубы дыма, окутавшие "Альталену"- Жаботинского, разглядеть прошлое, увидеть настоящее и попытаться заглянуть в будущее.


    И напоследок- несколько заповедей "экстремиста "Жаботинского:
       "Силу можно применять только тогда, все остальные средства исчерпаны… Сила - средство защиты нашего народа от врага, а не аргумент в споре с соотечественниками".
     "Смысл демократии в том, чтобы искать соглашения, действовать в духе компромиссов и находить решения, которые будут на пользу всем".


    Звал Жаботинский евреев  танцевать на собственной свадьбе, а не на чужой. Что ж , будем танцевать. Но неужели вся радость  танца заключена в том, чтобы побольнее оттоптать  друг другу ноги?
   

Юрий Финкельштейн

"ОКНА"     




сделать домашней
добавить в закладки

Поиск по сайту

Самые читаемые страницы сегодня

Анонсы материалов
© Copyright IJC 2000-2002   |   Условия перепечатки



Rambler's Top100