Марина Бухина: "Родом я из Полтавы, духом - из КЕМТа..."

Майя НЕМИРОВСКАЯ, Владислав ШНИЦЕР,
собственные корреспонденты
"Форвертса", Москва

В начале 80-х годов нам посчастливилось увидеть оперу-мистерию "Черная уздечка белой кобылице", "Ломир алэ инеймен" и другие спектакли Камерного еврейского музыкального театра (КЕМТ). И хотя уже 20 лет нет ни КЕМТа, руководимого заслуженным деятелем искусств РСФСР, доктором искусствоведения Юрием Шерлингом, ни его спектаклей, зрителю, однажды увидевшему их, они помнятся и ныне. Забыты фамилии многих артистов, но в музыкальной памяти запечатлелись голоса Якова Явно в роли Шолом-Бэра ("Уздечка"), глубокое лирико-драматическое сопрано Марины Бухиной в роли Ханы...
Но если Яша нет-нет да и появится на российской сцене в еврейском праздничном концерте, Марина в России позабыта. Однако ее, классическую певицу, и в первую очередь певицу еврейскую, знают и любят в Америке, где она живет уже четырнадцать лет. Недавно Бухина приезжала в Москву, и мы, естественно, не могли не встретиться с ней.

- Марина, слушая вас в музыкальных спектаклях КЕМТа, мы не переставали удивляться, откуда у провинциальной девочки из Полтавы такая артистичность, высочайший профессионализм, такой чарующий голос?
- Голос - дар Божий, артистизм - от отца, профессионализм - школа Юрия Борисовича Шерлинга, которого и по сей день почитаю своим учителем и вершителем моей артистической судьбы. Если бы я не работала в его театре, мне бы не вынести испытаний, уготованных судьбой. - Не каждая актриса может похвастать таким творческим путем, какой прошли вы, по сей день востребованная и любимая зрителем. Сколько же вам было лет, когда вас впервые вывели на сцену?
- Не смейтесь, годика три-четыре. И сделал это мой отец Арон Бухин - актер Полтавского народного еврейского театра. Отца, исполнявшего главные роли в "Гершеле Острополере" , "200 000", "Колдунье" и других спектаклях этого театра, не раз приглашал в ГОСЕТ Михоэлс, но большая семья - трое малолетних детей, жена, родители - прочно пригвоздили его к Полтаве. А жаль, отец был артистом божьей милостью. Толика его таланта досталась мне, брату, ставшему известным дирижером-симфонистом, и сестре - хормейстеру и пианистке. Жили мы бедно, в небольшой комнатке в здании синагоги. По еврейским праздникам она отводилась женщинам, приходившим на молитву. Чтобы прокормить семью, отец совмещал работу в театре с работой парикмахера. Этому мастерству он обучил и меня. С тринадцати и до двадцати двух лет я, продолжая учиться в школе и музыкальном училище по классу вокала, стояла у парикмахерского кресла мужским и дамским мастером.
- У вас замечательное сопрано большого диапазона. Когда вы начали петь?
- Мама говорила, - Марина смеется, - что младенцем я не плакала, а пела. Пою, сколько себя помню. А со сцены - лет с двенадцати, когда отец стал вводить меня в свои спектакли. Пела старые еврейские песни на идиш, знаю их уйму. Закончив Полтавское музыкальное училище, пыталась поступить в Харьковскую консерваторию. Отлично сдала вступительные экзамены, но меня не приняли: кончались шестидесятые годы, а мое отчество - Ароновна, и этим сказано все. Видимо, моих экзаменаторов мучила совесть, и они направили меня в только что организованную Ростовскую консерваторию. Вручая консерваторский диплом, мне прочили звездное бу-дущее. Увы, вместо него начались хождения по мукам. Меня с радостью соглашались принять в Малый оперный театр в Ленинграде, в куйбышевский, воронежский театры, но мое отчество тотчас закрывало наглухо их двери.
- А как вы, классическая певица, оказались в КЕМТе?
- В 1977 году в Полтаву приехал еврейский коллектив "Фрейлэхс". Оркестром руководил мой соученик Сулема Владимиров, и по его рекомендации меня пригласили на прослушивание. Я спела арию из "Тоски". И когда "Фрейлэхс" вернулся в Москву, мне позвонил редактор журнала "Советиш геймланд" Арон Вергелис и предложил принять участие в творческом вечере еврейской песни. "Это судьба, - сказал мне отец, - ты - еврейская певица". Так я впервые выступила в Москве и познакомилась с замечательными людьми - композиторами Яном Френкелем, Евгением Жарковским, Зиновием Компанейцем, песни которых исполняла, с еврейской писательницей Широй Горшман - тещей Иннокентия Смоктуновского. Добрейшая была женщина. Узнав, что Вергелис предложил мне записать пластинку, а жить в Москве негде, пригласила меня к себе домой. Вскоре я пела на концерте в Пушкинском музее, где познакомилась с Юрием Борисовичем Шерлингом, и он предложил мне поступить в труппу КЕМТа.
Вернувшись в Москву, я в тот же день включилась в репетиции, длившиеся допоздна, даже времени на поиск жилья не оставалось. После репетиций возвращалась на Курский вокзал, куда приходили поезда из Полтавы. Так и жила там трое суток. Спала на скамье в зале ожидания, наводила "марафет" в вокзальном туалете, завтракала и ужинала в кафе-забегаловке. В Москве близких не было, гостиница - не по карману... Актриса КЕМТа Рая Файтельсон, узнав, что я живу на вокзале, пришла в ужас и забрала меня к себе домой. Ее семья и по сей день - самые близкие мне люди. В тяжелые времена, а их случалось немало, всегда были рядом. Сейчас Файтельсоны живут в Нью-Йорке, и я стараюсь помочь им, если они в этом нуждаются.
- Вы были ведущей актрисой КЕМТа, зритель и труппа любили вас, почему же вы оставили театр?
- В КЕМТе я действительно состоялась как актриса и певица. Достаточно сказать, что в опере "Черная уздечка белой кобылице" спела заглавную партию Ханы 350 раз, в спектакле "Ломир алэ инейнэм" - выступила 170 раз. КЕМТ в те годы был неповторимым явлением и для труппы, и для ее творческого отца - Шерлинга. Его невероятная энергия заряжала всех нас. Двадцати четырех часов в сутки ему было мало!
Я ушла из театра одной из первых. Думаю, главная причина в том, что Шерлинг в своем творчестве опередил время, а люди, окружавшие его, не были подготовлены к такому натиску требований. Быть может, Юрий Борисович понял, что выдержать его натиск я не смогу. Вдобавок постоянные гастроли не позволяли мне, матери, уделять внимание маленькой дочери. После одного инцидента, произошедшего на гастролях в Тбилиси, я подала заявление об увольнении "по собственному желанию", втайне надеясь, что Шерлинг не отпустит меня. Отпустил. Так 1 апреля 1980 года я оказалась в Москве без работы, без крыши над головой и с маленькой дочкой на руках.
- И дальше? Что было дальше?
- А мир не без добрых людей! Господь буквально окружил меня ими. А тогда, в восьмидесятом, я выжила благодаря маме Майи Плисецкой - Рахили Михайловне Мессерер. После одного из спектаклей КЕМТа Рахиль Михайловна позвонила мне и пригласила в гости. Она жила одна в большой квартире в элитном доме на ул.Горького, 6. Узнав, что я с дочкой мыкаюсь по случайным съемным комнатам, расстроилась и предложила переехать к ней. В доме Рахили Михайловны, ставшей мне второй матерью, мы с Инночкой прожили восемь лет. Здесь я познакомилась со многими известными артистами, принявшими близко к сердцу мою трудную судьбу и старавшимися помочь мне. Разве могу я забыть, как Иннокентий Смоктуновский, Родион Щедрин, Ян Френкель, Тамара Синявская ходили вместе со мной по кабинетам моссоветовских чиновников, пробивая мне разрешение на кооперативную квартиру в Крылатском? Сколько сил приложили Майя Плисецкая и Иннокентий Смоктуновский, добиваясь разрешения на мою прописку в квартире Рахили Михайловны! Как Мария Борисовна Мультяш, главный администратор киноконцертного зала "Россия", помогла мне с зачислением в Московскую областную филармонию! Правда, и после этого долгих четыре года мне все же не давали концертов. Менеджеры артистов, как правило, евреи, боялись обвинения в покровительстве "своей", к тому же бывшей актрисе еврейского театра. Администратор Московской областной филармонии Нина Тихонова, сочувствующая мне, нарушила "табу" и организовала мой сольный концерт в областном Дворце культуры. Концерт понравился публике, и так оно пошло-поехало... Заметную роль в моей творческой судьбе сыграли Лиля Могилевская - главный концертмейстер ГАБТа, и Давид Ашкенази, аккомпанировавшие мне много лет. Давид Владимирович помог и с выездом в США, когда я уже два года числилась в "отказниках".
- Вы красивая, обаятельная женщина, прекрасная певица - вам, как говорится, и карты в руки. Вы счастливы в личной жизни?
- Я вышла замуж еще будучи студенткой музыкального училища. Когда заканчивала консерваторию, родилась моя дочка Инночка. Прожив 16 лет, мы с мужем разошлись. Он категорически требовал, чтобы я ушла из театра, вообще оставила сцену. Пойти на такую жертву не смогла. Больше замуж не выходила.
- Но у вас, наверняка, было много поклонников...
- Были и есть, не скрою. Однако не встретился человек, которого бы полюбила. Но я не одинока. В Америке вся моя семья: мама, брат, сестра с семьями, моя дочь Инночка с мужем. Они подарили мне замечательного внучонка, самого для меня главного человека на всем белом свете.
- А как сложилась ваша творческая судьба в Америке?
- Моим первым пристанищем в США стал город Омаха в штате Небраска. Вскоре после приезда я спела в тамошнем театре партию Леоноры в опере "Трубадур" Верди. Сейчас вся наша семья живет в Нью-Йорке, и я участвую в концертах, на которые меня часто приглашают. А в свободное время шью, вяжу, короче - зарабатываю деньги не только пением. Иммиграция, даже в такой благополучной стране, как Америка, - дело нелегкое.