Глава 25. "Набат"

Любовь больше, чем правда
Александр Ермак

- Штормит, - сказала сама себе Катя, утешившись горячим кофе и поглядев на тяжело надвигающиеся со стороны моря тучи.
К ней подошел хозяин заведения, подтвердил:
- Совсем погода испортилась... Всех клиентов как ветром сдуло. И хорошо, что у тебя сегодня выходной.
Делать-то все равно нечего...
Он потихоньку принялся убирать столики и стулья. Катя поднялась:
- До завтра. Не беспокойтесь: наладиться все и с погодой, и с клиентами...
Хозяин глянул в сторону городской церкви:
- Дай-то боже...
Она вышла из кафе. Несмотря на скверный прогноз метеорологов, ступила на привокзальную улочку, ведущую в противоположную от дома сторону:
- Авось, пронесет эти тучи мимо города...
Прогуливаясь, Катя раскланялась с несколькими завсегдатаями ее станционного заведения, мигрирующими в этот день из дома в дом:
- Добрый день...
- Привет, Катюша...
И с их женами:
- Здравствуйте...
- До свидания...
Посетила подвернувшиеся под ноги гастроном и галантерею. Повертела в руках коробки с детским питанием. Помяла пеленочный материал. Попробовала на зубок соски.
Заглянула и в соседний, единственный в городке зоомагазин. Поглазела на щекастых хомячков и болтливых канареек. Показала язык мартышке по кличке "Долорес". Приценилась к черепашке, но купила пока только книжку "Жизнь без спешки", том первый "Большая кладка".
Выйдя из зоомагазина, Катя вздохнула. Домой по-прежнему не хотелось. Только подумав о своей комнатке, она сразу вспоминала тот сон: скорый поезд, букеты цветов, любезного старика Пилеменоса, родителей, Айшу, Чикиту, Большого оленя, Долорес, Мойшу, Отца Прокопия с кадилом, Костаса в кресле-каталке, Костаса, призывно выписывающего вензеля...
Катя еще поскиталась по пустынным как перед грозой тротуарам. Прошла мимо городской бани, в которой сегодня был мужской день. На каком-то углу выпила вторую, а затем и третью чашку кофе без кофеина. На центральной площади перечитала на афишах весь репертуар местного драмкружка: "Мертвые уши", "Бармен-сюита", "Отелло и Джульета..."

На нее вновь самопроизвольно нахлынули воспоминания. Афиши столичных театров. Программа телевидения на неделю: "Четверг. 20.20 - Популярная игра "Угадай обезьяну". Съемочная площадка. Костас в свете прожекторов. Восхищенные телезрители...
Ее качнуло в сон и Катя, сориентировавшись, тут же повернулась к киноафишам:
- "Удар в носопырку", "Новые приключения Флегма и Тика", "Сердце в мундире"...
Прогремел гром, с неба упали первые капли дождя и тогда она, уже не раздумывая, купила билет на ближайший сеанс.
В почти пустом зале шел будильником рычащий боевик. По экрану то маршировали, то ползали, то бегали, то хлебали, то истекали, то замертво падали солдаты. Командовал ими очень бравый сержант.
Поглядев на него, Катя даже перекрестилась: он был так похож на Пиля. И выправкой и характером. Сержант всегда выезжал впереди на белом лихом коне. Рвался в бой. Не боялся материальной ответственности. И еще он был бесконечно благороден. И чертовски красив даже под артобстрелом.
На переднем крае, под разрывами мин и фугасов этот бравый вояка так вдохновенно, так прочувственно и так всем понятно обращался к своей далекой невесте:
- "Верь, не навсегда разлука.
Жди - вернусь, найду, прижму.
Грезь, мечтай - отступит мука,
Сердцу станет легче и уму..."
С началом боевых действий невеста была эвакуирована с насиженных мест в неизвестном направлении. Вдалеке от линии фронта девушка маялась разлукой и нелепым обманом о смерти суженого-погононосца. Черную весточку ей принес забракованный военкоматом карточный шулер:
- Все, кончено, его больше нет. Будь моей козырной дамой... Озолочу, посеребрю, отникелирую...
Но она отвергала липкие притязания. Девушка еще на что-то надеялась. Вечерами выходила за околицу и протягивала руки к далеким вспышкам боевых зарниц. С губ ее срывались чувственные строки:
- "Я люблю, ни на что не смотря.
Я люблю вопреки обстоятельствам.
Я люблю тебе благо даря.
Я люблю тебя, Свыше Сиятельство..."
И сержант, выполнивший в конце концов поставленную перед ним боевую задачу, получивший три тяжелых ранения и две средних контузии, как будто слыша невесту, продолжал бороться за свою будущую семейную жизнь. Он бредил, он рвался:
- "Оно бьется, оно трепыхает,
Мое сердце в мундире зовет,
Обнимает, целует, ласкает,
Сочиняет, читает, поет..."
Катя ревела в беретик, завидуя героине, которую в отличие от нее неминуемо ждет полный "хэппи-энд" - ощутимый счастливый конец. Так и вышло. К концу фильма бравый сержант восстановился, сбежал от врачей на фронт и добил всех врагов. А затем, как ни охмуряла его луноокая снайперша союзников, отправился на поиски невесты. И нашел ее. В тьмутараканье, в тесноте, но не замужем.
Шулер получил по морде. Отец и мать невесты - нехилые фронтовые трофеи. Невеста - то, чего ждала. Грянул свадебный марш и по лицам счастливых новобрачных поползли медленные титры.
Кино кончилось. На улице, хотя эпицентр дождя и сместился за город, было весьма неуютно, негулябельно: неумолимо темнело и мрачнело. В этом городе была пара-тройка ночных и одновременно всем ветрам закрытых дискотек и клубов для женщин не легкого поведения. Однако хотя у Кати и была контрмарка, подаренная ей в качестве чаевых одним из дискжокеев, она не рискнула вновь посетить. В другое время Катя с удовольствием бы зашла, оттянулась под любимца публики Бетховена, но сегодня она могла запросто и совершенно позорно уснуть под него, также впрочем как и под Моцарта, Шнитке или Вивальди.
Кате не оставалось ничего другого кроме как податься восвояси.
Вернувшись домой, она села у окна подальше от кровати. Катя смотрела на деревья, растворяющиеся как в кислоте в тучных сумерках. На зажигающиеся, как глаза хищных зверей, лампочки в соседних домах. На муху, внимательно разглядывающую ее с другой стороны стекла. На паука, с аппетитом разглядывающего муху.
Вдруг Кате показалось, что мимо окна пролетело нечто бесформенное, как бы бородатое и чуть ли не с крестом. Это нечто мелькнул и вознеслось в небеса.
- Ангел.., - высказалось по данному вопросу ее воспаленное от недосыпа сознание.
- Ангел, - повторила Катя и представила себе порхающих по всему свету божественных созданий. Белых, розовых, голубых. Одиноких и группирующихся. Молчащих и воркующих. Кого-то хранящих и кого-то предохраняющих. Заглядывающих на кухни, в спальни, в гостиные, в клубы и в больницы, в столицу и в провинцию.
Она снова глянула в окно. Паук доедал никем не хранимую муху.
- Не было никакого ангела. Это мне видения являются, миражи.., - поняла таки Катя через минуту.
Она встала и, как часовой, заходила из угла в угол. По-прежнему огибала кровать, манящую мягкой пуховой периной. Ведь стоило ей только моргнуть, только дрогнуть ресницами, как перед глазами вставал опаленный старик Пилеменос:
- Как я счастлив, что нашел тебя, невестка. Собирайся: Костас нас ждет...
Увидав снова перрон и всех встречающих, Катя вздрагивала, и сразу же выпучивала глаза, насколько это было возможно. Она даже остановилась и стала поддерживать веки пальцами:
- Только не спать. Подруга, представь, что ты на боевом посту, на самом настоящем и самом ответственном... И как наяву предстал перед нею занесенный снегом, забытый богом и противником хвойно-лиственный лес. Над ним возвышалась хрупкая сторожевая вышка. И вот на ее всем ветрам распахнутой макушке стоит в ночном дозоре она - рядовой стратегических войск Екатерина Андреева.
Напрасно она кутается в овечий тулуп. На уровне птичьего полета ветер и мороз пронизывают ее насквозь. Не спасают ни двойной бронежилет, ни тройное шерстяное белье, ни даже предварительно выпитый стакан спирта. По телу неумолимо разбегаются зловещие мурашки. Ее неудержимо трясет. Как будто она сунула два пальца в электрическую розетку. И никак не может вытянуть их обратно.
От высокого напряжения Катя на самую малость прикрыла глаза и тут же, как будто пробки перегорели - ее отпустило. На смену ознобу пришло оцепенение и безразличие. А очень скоро стало и вовсе тепло и уютно. Но только было она расслабилась, как из укрепленного на перилах радиодинамика прорезался такой знакомый бархатистый и одновременно такой неожиданно командный голос. Это бравый сержант Костас Пилеменос оглушительно инструктировал ее из штабного бункера:
- Не спать, рядовая Андреева, замерзнете. Подумайте в конце концов если не о себе, не о своих согражданах и родителях, мирно спящих за вашей спиной, так хотя бы о детях, которых вы обязаны защитить, уберечь во что бы то ни стало. О тех малышах, что уже ходят по нашей земле, и о тех, которым только предстоит на ней появиться, встать в один прекрасный день на воинский учет... Держитесь. По сложным метеоусловиям не можем установить ваши точные координаты. Но спасательный отряд уже вовсю ведет розыскные работы. По распоряжению командования, весьма ценящего вас, на орбиту в скором времени будут выведены специальные поисковые спутники. Они обшарят каждый квадратный километр, метр, сантиметр, миллиметр. Вас обязательно, непременно отыщут. Только не покидайте свой пост. По возможности подавайте световые и звуковые сигналы… Катя ощупывается вокруг. Тушенка, сгущенка, сухари, сменные портянки, косметичка... Наконец под руку попадают сигнальные ракеты.
Она стреляет вверх зелеными и красными, синими и желтыми, оранжевыми и ультрамариновыми. Заводит боевую сирену. И понимает всю тщетность такой затеи: и ракеты, и скрежещущие звуки сирены тонут в зловещей метели, как в черном бездонном омуте. Еще из школьного учебника по физике Катя знает: сквозь такой снег и ветер проходят только радиосигналы, да и то только определенной частоты, а соответствующий передатчик на посту ей так и не установили. Динамик вот есть, а микрофона нет. В нарушение распоряжения самого министра обороны. А командный голос, зачитав положенное стратегическим уставом сообщение, смягчился до неформального:
- Катюша, я все знаю, и мне все равно никто не нужен, кроме тебя. Ни Чикита, ни Микита. Я люблю только тебя. Такую, как есть. Телевизионную звезду ли, официантку ли - без разницы. Я люблю тебя ныне и буду любить до гроба во веки. На руках носить, пока они не отвалятся. Водиться с детьми. Варить по утрам кофе. Мыть посуду... Только дай знак. Подтверди, что ты все еще любишь меня. Такого, каким народился, со всеми моими недостатками, перегибами и наследственностями. Ну же... Отзовись своим сердцем, и я тут же тебя запеленгую. Найду. Обнаружу. Во что бы то ни стало, раскопаю. На какой бы территориальной периферии ты не находилась. Поверь и откликнись, любимая…

С последними словами радиообращения на усталые глаза Кати уже в который раз за день навернулись слезы. Но не те, которыми она плакала все прожитое в этом провинциальном городе время. Нет, Катя явственно почувствовала, что это какие-то другие слезы. Она осторожно попробовала их на кончик языка и тут же вспомнила такой уже давно забытый вкус:
- Сладкие слезы...
И она вновь ощутила на губах сладкие поцелуи Костаса, на плечах его сильные и нежные руки. Катя услышала и его голос, звучащий вдоль по-над "Озером сладких слез":
- Это озеро не замерзает самой лютой зимой и не пересыхает самым знойным летом. Если какой-нибудь юноша и девушка окунутся в воды "Озера сладких слез", то уже ничто в жизни не разделит их навсегда, чтобы ни случилось - болезнь, командировка или просто плохое настроение. Все равно, даже после самой длинной разлуки они обязательно встретятся вновь и доживут вместе до глубокой старости. Крепко обнявшись, умрут в один день, и в один час, и в одну минуту...
И Катя улыбнулась и встрепенулась. С документальной точностью она вспомнила, как дни и ночи напропалую плескались они в таких сладких и сладостных и сладострастных водах этого бездонного как сама любовь озера. Как беззаботно веселились на его берегу. Как строили замки на песке. Как честно смотрели глазами в глаза. Как просто тонули, растворялись друг в друге.
Катя вспомнила все. И уверенность в счастливом завтрашнем дне наполнила ее душу. И она распростерла ему на встречу свои объятия.
И сердце девушки вдруг принялось колотиться все чаще и все сильней. Через минуту-другую в груди ее уже билось не сердце, нет, это звучал сам вселенский радионабат:
- Я люблю тебя, Костас. И жду… Я люблю тебя, Костас. И жду… Я люблю тебя, Костас. И жду… Всем, Всем, Всем… Я люблю его. Я его жду… Я люблю его. Я его жду…