Иегуди Менухин

Иегуди Менухин, великий музыкант XX века. Личность и судьба

ЛЕТ ДЕСЯТЬ НАЗАД В ЭДИНБУРГЕ К Оркестрантам Большого театра, приехавшим участвовать в ежегодном фестивале и выходившим после репетиции, приветливо обратился аккуратный старичок: "О, я вижу, вы музыканты? А я тоже играю на скрипке". Они успели поговорить о музыке, погоде, ценах в магазинах, пока из театра не вышел кто-то из пожилых оркестрантов. Поначалу остолбенев, он бросился назад за фотоаппаратом. Старичок оказался великим скрипачом Иегуди Менухиным.

В этом не было кокетства звезды. Люди, дружившие и работавшие с Менухиным, говорят, что он был само простодушие, заботливая учтивость и непринужденная любезность. Никогда не выходил из себя, не употреблял грубых выражений, а напряженность старался разрядить шуткой. В быту был классически рассеян и забывчив, но образцово аккуратен в делах: отвечал на все письма, выполнял все просьбы. До последних дней жил в непрерывных разъездах на гастроли, мастер-классы, почетные собрания; жена давным-давно окрестила его "агентом по распространению скрипичной музыки". Путешествовал с минимальным багажом, ходил в старых разношенных ботинках, старался сам покупать в магазинах диетические продукты и свежие овощи. Его можно было принять не столько за великого артиста, пэра Англии, кавалера чуть ли не всех высших орденов мира, сколько за университетского профессора.

Родители Менухина - отец-математик и мать-пианистка - уехали из России в Америку незадолго до революции. Семья жила в Сан-Франциско, дети воспитывались в строгости: вставали в пять утра, после завтрака помогали по хозяйству и весь день, с перерывом на обед, занимались музыкой. Вечер отводился литературе, математике, философии и языкам, а выходные - спорту. Каждое воскресенье семейство пешком отправлялось на пляж в восьми километрах от дома.

Своего первого триумфа на большой сцене Менухин добился в 1927 году: в одиннадцать лет он выступил в Карнеги-холл с Нью-йоркским филармоническим оркестром, сыграв скрипичный Концерт Бетховена.

С одной стороны, карьера Менухина сложилась как будто сама собой. Его сразу признали не вундеркиндом, а серьезным, перспективным музыкантом, "виртуозом" и "поэтом". К середине века он уже был одним из главных скрипачей мира. Для него лично писал музыку Бела Барток. В 1965 году Менухин был возведен королевой Елизаветой II в рыцарское достоинство и стал "сэром Иегуди", а потом лордом. Он основал в Лондоне скрипичную школу, дав ей свое имя, возглавил крупные европейские музыкальные фестивали, стал Послом мира ЮНЕСКО и тому подобное.

В то же время он всю жизнь жестоко мучился из-за пробелов в профессиональном образовании. Опытный музыкант Луис Персингер, один из его первых педагогов, был так ошеломлен быстрыми успехами талантливого ребенка, что не проследил, сколь тщательно ученик осваивает те или иные навыки. Легендарный румынский скрипач и композитор Джордже Энеску, главный учитель и наставник Менухина, вдохновенно экспериментировал, сочетая французские технические приемы с фольклорными румынскими, а также изобретая собственные исполнительские новшества.

Он увлекался импровизацией и бесконечным варьированием трактовок, добивался того, чтобы музыка напоминала интонации взволнованной разговорной речи. Менухин перенял эту манеру, оказавшись прямым и блестящим наследником романтической традиции, смягченной философско-эпическим отношением к музыке. Энеску призывал не навязывать аудитории 'субъективное толкование произведения, старался сочетать экспрессию с уравновешенной повествовательностью. И Менухин вслед за ним говорил о том, что главное для исполнителя - "найти равновесие между произведением и своим к нему отношением".

Благодаря плотному, насыщенному звуку, виртуозной пальцевой технике, Менухин прославился трактовками масштабных романтических концертов и сонат Бетховена, Брамса, Мендельсона, сочинений Баха, Моцарта и многих произведений XX века. Продолжая мысль учителя, он проповедовал, что "скрипка должна петь", имея в виду не только вокальную "округлость" звука, но и психологическую образность. Ценил и приглашал в свою школу русских педагогов, в которых видел продолжателей этой традиции. Не одобрял конкурсной механистичности. Играл джаз вместе со знаменитым джазовым скрипачом Граппели, что казалось естественным развитием импровизационных пристрастий Энеску.

Однако технической базой Менухина оказалось не "скрипичное бельканто" -совокупность оптимальных европейских приемов, которые к концу прошлого века систематизировал петербургский скрипач Леопольд Ауэр, а собственная, постоянно изменяющаяся эклектичная система (Менухин изложил ее в книге "Искусство игры на скрипке"). Уже в девятнадцать лет Менухину пришлось надолго прервать выступления, чтобы пересмотреть многие свои навыки. В течение всей жизни он преодолевал профессиональные недомогания рук, а в 60-е годы пережил серьезный кризис: правая рука оказалась чуть ли не парализованной. Менухину пришлось лечиться в Индии. Он прошел курс йоги и до последних дней везде, вплоть до поездов и самолетов, вынужден был делать особую гимнастику, включавшую ежедневное пятнадцатиминутное стояние на голове, а также поддерживать определенную диету и режим питания.

Индийская эпопея была важна для Менухина и мировоззренчески. Он всю жизнь увлекался восточной философией, а по характеру с детства был склонен к созерцательности и самоуглубленности. Воспринимая жизнь как органическое целое, он во всем старался выявить, поддержать, развить логическую взаимосвязь. "Скрипка и исполнитель должны быть неразделимы", - убеждал он учеников, отговаривая применять специальные подушечки и "мосты", изобретенные в начале XX века, чтобы музыканту было удобнее держать инструмент.

Было бы странно назвать интеллигентного, "не от мира сего", застенчивого, говорящего подчас чересчур возвышенно Менухина борцом. Но он действительно боролся за справедливость и интересы искусства, не считаясь ни с чем. Когда на гастролях в ЮАР во времена апартеида он увидел в зале только белых, то добился разрешения дать концерт и перед черной аудиторией. С тех пор это стало традицией и для других исполнителей. В декабре 1945 года Менухин познакомился с великим немецким дирижером Вильгельмом Фуртвенглером, который остался в Германии при гитлеровцах и потому подвергался нападкам за то, что он якобы сотрудничал с фашистами. Менухин встал на защиту Фуртвенглера, а после войны оказался первым музыкантом, кто дал в Берлине концерт не только для союзников-победителей, но и для немцев. За все это Менухину устроили обструкцию в Израиле: на несколько лет запретили въезд в страну, а в 1950 году встретили столь враждебно, что к скрипачу пришлось приставить охрану. Но после первого же концерта в Тель-Авиве Менухина "простили", а потом написали, что его игра способна заставить поверить в Бога даже атеиста.

Тем же стремлением к гармонии, видимо, объясняется то, с каким энтузиазмом он занимался благотворительностью. Во время войны Менухин как отец двоих детей не подлежал призыву в армию. Но он, как пишет его биограф, дал 500 концертов "во всех военных лагерях и госпиталях от Алеутских островов до Карибского моря". После войны скрипач следовал за войсками союзных армий, первым из музыкантов выступая в освобожденных европейских столицах. В Антверпене он играл, когда окраины города еще были у немцев. А в ноябре 1945-го выступил в московском Концертном зале имени Чайковского. До последних дней жизни Менухин перечислял огромную часть своих гонораров в пенсионные фонды оркестров, с которыми выступал, Красному Кресту, развивающимся странам...

Подобные похвалы он принимал спокойно, как неизбежную составляющую своей работы. Тщеславие было ему органически чуждо. Он играл на скрипке до 1991 года, пока мог держать инструмент, а дирижировал до последних дней жизни. Не из тщеславия, а потому что считал это своим долгом. Чужому тщеславию Менухин искренне удивлялся. Говорят, однажды он так отозвался о понравившемся ему исполнителе: "Хороший музыкант, вторая скрипка мира". "А кто же первая?", - спросили его с подвохом. Думали, скажет: "Я", а он ответил: "Ну, первых-то много...".