На главную

 Полезные ссылки
 Новости
 Форумы
 Знакомства
 Открытки
 Чат
 Гостевая книга

 Интернет-журнал
 Истоки
 О духовном
 Богом избранный
 Земля обетованная
 613 мицвот
 Время испытаний
 Персоналии
 Книжная полка
 Еврейский треугольник
 Мужчина и женщина
 Наш календарь
 
 Информагентство
 Хроника событий
 Пресса
 Из жизни общин
 Мы и политика
 Колонка редактора
 Наше досье
 Фотоархив
 
 Интернет-лоция
 Каталог ресурсов
 Еврейские организации
 
 Деловой мир
 Торговая площадка
 Инвестиционная площадка
 Площадка высоких технологий
 Бизнес-услуги
 Новости бизнеса
 Котировки и курсы
 e-Ресурсы
 Бизнес-досье
 
 Бюро услуг
 Благотворительность
 Дорога жизни
 Житейские услуги
 
 ОТдых И ДОсуг
 Стиль жизни
 Вернисаж
 Еврейская мама
 Еврейский театр
 Игры он-лайн
 Анекдоты, юмор
 Шпиль, балалайка
 Тесты
 Гороскопы
 Один дома
 Виртуальный роман
 Конкурсы
 Виртуальные открытки
 Знакомства
 Тутти-еврутти
 
 Наш клуб
 Концепция
 Как стать членом клуба
 Устав IJC
 Имею сообщить
 Гостевая книга
 Чат
 Форумы
 Конференции
 


Реклама на IJC

RB2 Network

RB2 Network
Реклама на IJC


Анна Файн

Авраам, сын Ханаана

рассказ

Полковник Петр Абрамович Орел взошел на еврейском небосклоне Москвы, как ракета класса земля - воздух. Он начал с того, что поместил в рекламном приложении к "Вечерке" сообщение об открытии первой в городе публичной еврейской библиотеки - у себя дома. Несмотря на обещанную необратимость перестройки, это был странный поступок. "Либо сумасшедший, либо гэбэшник, - заключил старейшина отказа Деборкин, откладывая в сторону замусоленную газету. Сидевшие вокруг ученики
( у каждого -паспорт в кармане - вдруг милиции вздумается посетить урок иврита) согласно покивали головами. "А сходи-ка ты к нему, - вдруг сказал Деборкин, - погляди, что к чему".

Не помню, тогда или позже, но я пришла в квартиру Орла на Фрунзенской набережной, поднявшись наверх гремучим допотопным лифтом. Довольно скоро старый танкист был отнесен мной к разряду сумасшедших, а не гэбэшников. Точнее, это был священный безумец. Отставной бронетанковый воитель, мститель и заступник. В одной комнате полковничей квартиры располагалась библиотека - евреи сидели вдоль длинного стола и читали книги. В другой комнате - музей Катастрофы и героизма ( все стены увешаны страшными фотографиями), в третьей комнате заседало то еврейское культурное общество, то комитет ветеранов. Оба состояли из пожилых, очень напористых людей, членов партии и героев войны. В коридоре бурным шепотом спорила и кокетничала стихийная молодежная тусовка. На кухне Сусанна Лазаревна - подруга Орла - поила чаем заезжего израильтянина, тоже танкиста, ветерана войны Судного дня. Самому Орлу негде было спать - единственной пустой комнатой был музей Катастрофы, но заснуть под ужасными картинами было совершенно невозможно. Поэтому он устраивал ночлег на полу кухни. Ложем служила продавленная раскладушка, над головой гудел и вздрагивал холодильник. Орел не жаловался - в сорок первом засыпал он и в лесу, укрытый легендарной шинелью, на снегу, подсунув под голову свой собственный худой и энергичный кулак.

Однажды полковник Орел поделился со мной краткой предысторией библиотеки. Жена его умерла, дети уехали в Америку, и он остался совершенно один, в большой трехкомнатной квартире, в генеральском доме на набережной Москвы-реки. Он мечтал открыть библиотеку для евреев, но в унылый политико-идеологический пейзаж тогдашней имперской столицы подобное учреждение никак не вписывалось. И вот проснулся Петр Абрамович как-то раз утром, включил радио и услышал, как беззаботно и нежно поет француз: "О, Шанз Элизе! О, Шанз Элизе! О, Елисейские поля!". "Не знаю, кто как, - сказал себе Орел, - а лично я - в Париже. И в Париже очень даже может быть еврейская библиотека!"

Разные люди обитали в квартире Орла. Одинокие старики, чьи дети уехали в дальние страны, находили здесь приют и компанию. Иногородние студенты-евреи знакомились с московскими девочками. Тетушки сватали племянников и племянниц. Историки-любители жадно впивались в многотомные собрания Греца и Дубнова. Библиотека была клубом, социальной службой, пристанищем одиноких и нелюбимых. Вверху, над всей этой перестроечной вакханалией, парил Орел - кому-то ласково улыбаясь, кого-то ругая гремучим военным басом, с кем-то вечно скандаля и организовывая безумные мероприятия. Библиотека быстро росла. Отъезжающие дарили Фейхтвангера и Шолом-Алейхема, приезжие - учебники иврита. Библиофилы жертвовали дореволюционными изданиями, выкопанными у букинистов. Помню я Орла и на митингах. Ох, как помню. Помню, как сейчас.

Вот стоим мы под накрапывающим дождем в день памяти жертв Бабьего Яра, на пустыре у единственного в Москве еврейского кладбища. Пустырь отчасти завален неровными, расколотыми каменными глыбами и очень похож на Бабий Яр - не настоящий, покрытый ласковой всепрощающей зеленью, а устрашающий, каменный киношный ад - из голливудского фильма про Шостаковича - острые, дикие валуны. Каждый держит зажженную свечу, а ветер и дождь норовят загасить этот беспомощный огонь. То и дело кто-то подходит к соседу, зажигает потухшую свечку от чужого уцелевшего пламени, и она загорается снова. То вспыхивает, то гаснет огненная диаспора, мерцая, переходя с места на место. Над толпой нависает Орел. Он стоит на трибуне, высокий, стремительно наклоненный вперед, аскетически худой. Одна сторона лица расправлена, и на ней яростно горит голубой зенитный глаз. Другая сторона смята нервным тиком, второй голубой глаз мрачно светит из морщинистой расщелины между лбом и щекой. И гремит, гремит над толпой мощный полковничий глас, созданный, чтобы поворачивать войска на плацу, бросать в атаку дивизию, подчинять своей воле невидимых солдат.

- И пока на нашей земле, - полковник делает паузу, вдыхая в легкие смесь мокрого воздуха и свечного дыма - и пока на нашей земле забыты слова Ленина о равенстве всех народов и нащий, до тех пор по ней будут ходить Евсеев, Емельянов, Шафаревич и другие сво-ло-чи!!!

Слово "сволочь" было неотъемлемой частью и традиционной концовкой всех речей Петра Абрамовича. Чаще оно предназначалось лидерам общества "Память", но иногда летело прямо в толпу и плюхалось в лицо кому-нибудь из присутствующих. Тогда срывалась с места Сусанна Лазаревна. Суетливой утиной пробежкой добиралась до трибуны и вопила пискливо и умоляюще:

- Петя, не позорься! Петя, не срами нас! Петя, пожалуйста, прекрати!

После этого Орел извинялся - не сам. От его имени выступала Сусанна, поила обиженного чаем на кухне, где колченогая раскладушка соседствовала с монументальным холодильником и столом, заваленным письмами ветеранов.
- Не обижайтесь на Петеньку, - ворковала Сусанна, - он у нас человек милитаризованный!

Как у всякого воителя, у Орла имелся враг, точнее - противник. Неприятель, против которого высылался авангард, велась разведка боем, учинялись маневры и артиллерийские залпы. Главным, многолетним врагом и предметом жугчей ненависти был сосед по дому на Фрунзенской набережной - генерал Драгунский, глава антисионистского комитета советской общественности. Сам комитет находился неподалеку - на той же набережной. Он занимал просторное помещение, по слухам - совершенно пустое. В голове полковника созрел план стратегической важности - отнять у антисионистов их шикарные апартаменты и перенести библиотеку туда. Чтобы переселиться, наконец, из кухни в спальню и зажить по-человечески. Полковник устраивал голодовки протеста, иссушавшие и без того поджарое тело. Злые языки утверждали, что лечение голодом Абрамычу прописал его врач-психиатр, задолго до истории с библиотекой. Затем Орел немного успокоился. Ему дали добрый совет - поручить войну за жилплощадь инженеру Зильберштейну, знавшему все ходы и выходы в Моссовете. Тот, жалея полковника, взялся за дело.

Зильберштейн, игрок и дипломат, пошел в Моссовет, где его выслушали вежливо и равнодушно, и велели принести огромное количество бумаг, в том числе - план-чертеж испрашиваемого помещения. Инженеру не удалось извлечь чертежи из архивов - они надежно охранялись соответствующими инстанциями, но он не унывал - достаточно было побывать в логове антисионистов один раз, чтобы дома по памяти начертить то, что нужно, с точностью до сантиметра. Но как войти? У входа антисионисты выставили вооруженного милиционера - боялись народного гнева раскрепощенных евреев. Зильберштейн позвонил в дверь. Милиционер не дал ему войти, но кое-кто из антисионистов - пожилых ветеранов, похожих на друзей Орла, как две капли воды, повылезал из своих контор, чтобы посмотреть на самозванца. Они наотрез отказались впустить Зильберштейна. - Зачем вы пришли? - подозрительно спросил один из них.

-Мне нужны ваши материалы, - ответил Зильберштейн.
- Зачем? - со страхом спросил антисионист. Он явно боялся за свою ставку и уютный кабинет в генеральском доме.
-Я хочу их показать моим детям. Они собрались в Израиль, а мне это, как вы понимаете, не очень нравится. Можеть быть, ваши брошюры их убедят, - сказал разведчик. Дочь Зильберштейна три года как жила в Израиле.

Антисионист вспотел от удовольствия. Он наконец-то получил явное доказательство своей нужности. Зильберштейну позволили войти, предложили стул и чай, принесли брошюры. Инженер погрузился в чтение. Ничего нового он не узнал - израильская военщина представала все в том же хулиганско-победоносном свете. Через десять минут Зильберштейн сказал:

-Ну, а в туалет вы разрешите мне пройти?

Туалет оказался в другом конце коридора. Шагая туда, Зильберштейн про себя подсчитывал количество пройденный шагов, параллельно считая комнаты и оценивая их площадь через открытые двери. Войдя в санузел, Зильберштейн достал из кармана измятую записную книжку и огрызок карандаша "Кохинор". Он быстро умножил количество шагов на длину шага в сантиметрах. Найдя таким образом общую длину помещения, он прошагал санузел и получил недостающую ширину. Быстро набросав план санузла, вышел и покинул радостно кивавших ему антисионистов, набив их брошюрками карманы брюк и пиджака. Такие мелочи, как длина и высота окон и дверей, его не волновали. За сорок лет работы в Моспроекте Зильберштейн построил квартиры для миллиона москвичей. Он точно знал, какие окна и косяки должны быть в генеральском доме пятидесятых годов. Брошюры полетели в ближайшую урну на Фрунзенской набережной.

Орел и его сподвижники отвоевали бы помещение - улучшение отношений России с Израилем не сулило ничего хорошего антисионистскому комитету. Но, неожиданно для всех, полковник сдал квартиру съемным жильцам, передал библиотеку городской еврейской школе и уехал в Америку - к детям. Его долго не было ни видно, ни слышнo... Думая об Орле, я представляла его в Америке, с детьми и внуками. А впрочем, не думала я о нем вовсе - был Орел и улетел, нет его.

Месяц назад случай занес меня в Святой город. По дороге к Яффским воротам я залюбовалась новой площадью перед мэрией - изящной кладкой и горделивыми пальмами, вознесшимися на месте черных домов, выстроенных когда-то арабами для англичан. На одной из скамеек стоял маленький худой старик - скамейка служила ему трибуной. Орденские планки сверкали на добротном его пиджаке. Старик взмахивал руками, а наверху, над его головой, махала ветвями огромная пальма. явно передразнивая оратора. Стояла промозглая и ветреная иерусалимская зима. Ветер крутил и швырял жалкие слова старика, то кидая их вниз, на муниципальную площадь, то вперед и вверх - к Старому городу, то унося к Восточному Иерусалиму, где они тонули в гуле машин, застрявших на узкой улице, в голосах торговцев-арабов, кричавших что-то прохожим. До меня долетели обрывки фраз: ... братья и сестры, не спите... просыпайтесь, сестры и братья... родина в опасности... вставайте, завтра будет поздно... Никто не слушал его - он кричал по-русски, а в этот час здесь не было почему-то ни одного "русского". Я тоже прошла мимо. Как вдруг до меня донеслись слова, заставившие обернуться и посмотреть назад.

- ... до тех пор по нашей земле будут ходить Фейсал Хуссейн, шейх Ясин, Арафат и другие сво-ло-чи!!!

Металл, металл звенел в этом старческом голосе, командные яростные ноты, зычный окрик, от которого поворачивается рота на плацу, бросается в бой целая армия, жертвуют собой невидимые солдаты. Я подошла к постаревшей птице. Он не узнал меня - прошедшие пятнадцать лет не прибавили красы нам обоим. Орел потерял в росте - ушла былая выправка кадрового офицера, лицо, когда-то наполовину расправленное, было сморщено, и теперь оба глаза глядели из расщелин между лбом и коричневой щекой. Они уже не горели голубым огнем - это был обычный старческий цвет - водянисто-серый. У ног его лежила стопка листовок. Я взяла одну и зашагала прочь к Старому городу. Не помню, где я села на каменную скамью и развернула листок. Вверху крупными буквами было напечатано:

ВОССТАНИЕ

Ниже, чуть помельче, - "57-ая годощина восстания в Варшавском гетто." Видимо, Орел все же побаивался израильской службы безопасности. Я перевернула листовку. На обратной стороне был текст - Орел обещал к 2020 году свергнуть еще не избранное правительство государства Израиль и мощным, победоносным ударом танкового кулака расправиться с заклятыми врагами народа - Сирией, Ливаном, Иорданией и Египтом. Внизу чернела подпись:

Авраам бен Кнаан,
председатель Комитета национального спасения Израиля

Я положила листовку в сумку и продолжила свой путь. В мглисто-серой дождливой дымке спали вдали иорданские горы, не подозревавшие о нависшей над ними смертельной опасности. Египет дремал в восточной неге, положив голову на песчаную подушку Синая. Снежно-белые горы Ливана величественно подпирали высокое небо.

2000 год



сделать домашней
добавить в закладки

Поиск по сайту

Самые читаемые страницы сегодня

Анонсы материалов
© Copyright IJC 2000-2002   |   Условия перепечатки



Rambler's Top100