НА ХРИСТИАНСКОМ КЛАДБИЩЕ, ПOД ДУБОМ

Вопросы падали, как снег на голову. Хотя на дворе была только осень 1952 года. Студенты Брянского лесотехнического института обступили своего сокурсника, киевлянина Моше Бельфермана, и требовали от него ответа: почему и с какой целью евреи употребляют христианскую кровь?! Но Моше в тот момент ничего вразумительного сказать им не мог: "Какую кровь? Каких младенцев?"

После этого инцидента он стал интересоваться "кровавыми наветами", в

том числе и делом Бейлиса. В те годы в Киеве, в библиотеке Академии

наук Украины, где был собран серьезный книжный фонд, материалы

о "процессе Бейлиса" были весьма скудными. А главное, отсутствовала

стенограмма судебных заседаний, публиковавшаяся в газете "Киевлянин".

Подшивку "Киевлянина" с материалами дела Моше обнаружил в Софийском

соборе, где в те годы располагался государственный архив, и сразу же

погрузился в обстоятельства дела. Изучив публикации газеты с 1911-го

по 1914 год, Моше довольно хорошо стал разбираться в логике и

хронологии того безумия, которое потрясло не только Российскую

империю, но и весь мир - от убийства Андрюши Ющинского, происшедшего

90 лет назад, до вердикта суда присяжных, гласившего, что Мендель

Бейлис, обвиняемый в ритуальном убийстве христианского мальчика, -

невиновен.

Быть может, чтением архивных документов и закончилось бы изучение

Моше Бельферманом "кровавого навета", но в начале 60-х попалась ему

на глаза напечатанная в "Известиях" заметка журналиста Строганова, В

которой автор сообщал, что Василий Витальевич Шульгин, бывший депутат

Государственной думы и главный редактор "Киевлянина", ныне живет во

Владимире, откуда он и обратился с письмом к русским эмигрантам.

Приводились и строки из обращения Василия Шульгина, на основании

которых можно было сделать вывод, что он, Шульгин, считает, что

коммунисты (читай - большевики) перешли на национальные позиции, ибо

проводят политику повышения жизненного уровня населения СССР, заняты

созданием промышленности, развитием культуры и т. д.

Ознакомившись с этой заметкой, Моше Бельферман решил написать письмо

бывшему главному редактору того самого "Киевлянина", в котором в пору

дела Бейлиса появлялись статьи Василия Шульгина в защиту обвиняемого.

Удивительно, но письмо дошло до адресата. Между Шульгиным и

Бельферманом завязалась переписка, состоялось знакомство, переросшее

затем в доверительные отношения.

Ныне Моше Бельферман живет в Израиле, в Шломи - маленьком поселке на

границе с Ливаном. Он написал книгу о своих встречах с Шульгиным,

хранит переписку. Но ни письма, ни рукопись еще не увидели свет.

Мы встретились с Моше и повели разговор о журналисте и редакторе

Василии Витальевиче Шульгине.

- Не рассказывал ли Василий Витальевич в своих письмах или беседах

историю своей семьи? - Да, конечно. Его отец, Виталий Яковлевич

Шульгин, был профессором Киевского университета Святого Владимира.

Докторская его была посвящена положению женщин в петровские времена.

Виталий Шульгин заведовал кафедрой в университете, а кроме того,

постоянно читал лекции в институте благородных девиц. Кстати, этот

институт располагался там, где ныне находится Октябрьский дворец.

Надо сказать, что был он блестящим оратором, эрудированным человеком,

приятным собеседником. Когда он начинал говорить, то физический его

недостаток переставал быть заметным, а ведь у него было два горба, на

спине и на груди. Что не помешало ему познакомиться с воспитанницей

института благородных девиц, которая впоследствии стала его женой.

У них родился сын, которого нарекли Василием. Если не ошибаюсь, в

1864 году Виталий Яковлевич Шульгин начал издавать

газету "Киевлянин". Вскоре профессор Шульгин умер, оставив вдову,

малолетнего наследника, кафедру, газету "Киевлянин" и огромное

поместье в Волынской губернии. Через некоторое время его вдова вышла

замуж за Дмитрия Ивановича Пихно, ученика профессора Шульгина.

Дмитрий Иванович Пихно повторил - след в след - путь своего учителя:

занимался научной и преподавательской деятельностью в университете,

защитил диссертацию по экономическим вопросам (его работа касалась

железнодорожного сообщения в России), стал профессором, продолжил

издание "Киевлянина". Что же касается его убеждений, то был он крайне

правых взглядов. А в отношении евреев - большим антисемитом. Генерал-

губернатором Киева, если не ошибаюсь, был в то время Крепов. Но в те

годы говорили, что в Киеве два генерал-губернатора: Крепов и Пихно.

В октябрьские дни 1905 года, когда Российская империя была поражена

всеобщей забастовкой, газета "Киевлянин" продолжала выходить.

Необходимо отметить и такой факт из биографии семьи Шульгина, который

потом сыграет важную роль в жизни Василия Витальевича. Дело в том,

что в своем поместье на Волыни семья Шульгина, к тому времени

состоявшая из шести человек: мать, отчим, сестра, он сам и двое-

племянников, - построила сахарный завод. Как впоследствии объяснял

Василий Шульгин, в России надо было создавать сельскохозяйственную

промышленность, чтобы увеличить занятость населения. По, тем временам

это был большой завод, на котором вначале трудилось 200, а

впоследствии - 400 человек.

Во время дела Бейлиса "Киевлянин", как уже говорилось, публиковал

статьи в защиту обвиняемого. В оппозиционной "Киевлянину" прессе

появились намеки

- "Киевлянин" отрабатывает еврейские деньги.

- Но ведь Пихно был ярым антисемитом?! Каким образом в его газете

печатались подобного рода материалы?

- Во-первых, газета принадлежала не лично Пихно, а всей семье. Во-

вторых, Пихно умер примерно за месяц до начала дела Бейлиса. Главным

редактором стал Василий Витальевич Шульгин, бывший к тому времени уже

депутатом Второй и Третьей Государственной думы. Правда, он

стыковался с небезызвестными Пуришкевичем и Замысловским - это была,

как их называли, неунывающая троица.

Василий Шульгин был превосходным оратором, который мог в том числе

задать неожиданный и провокационный вопрос левым депутатам: "Господа

депутаты, а бомбы у вас нету?!" Однажды его лишили слова и даже права

присутствовать на очередном заседании Думы. Во время дебатов о

смертной казни Василий Шульгин выступал за военно-полевые суды и

смертную казнь. Он фактически был даже правее Пуришкевича и

Замысловского.

Когда же началась Первая мировая война, он внезапно стал одним из

организаторов Прогрессивного блока. Это был отход от крайне правой

линии на более умеренные, националистические, патриотические позиции.

А дальше случилось просто невероятное: на исходе февраля 1917 года

он, ярый монархист, вместе с Гучковым принимал отречение Николая

Второго. В Гражданскую войну Василий Шульгин стал одним из идеологов

белого движения. Зиму 1919 года он скрывался в плавнях Днепра, туда и

пришло к нему предложение Григория Котовского - влиться в ряды

возглавляемого этим командиром кавалерийского корпуса. Но Шульгин

ушел в эмиграцию: Турция - Франция - Югославия. В 30-е годы он

полностью отошел от политической деятельности.

- Как эмиграция относилась к непредсказуемому Шульгину?

- Известно, что в 1925 году Шульгин тайно посетил СССР. Он побывал в

Москве, Ленинграде, Киеве. Цель - поиски сына. Затем вернулся

обратно. В эмиграции Шульгин опубликовал записки о своем путешествии

в страну большевиков. Впоследствии стало известно, что ГПУ было в

курсе его поездки, следило за ним, но почему-то не трогало. Эмигранты

считали, что Шульгин стал сотрудничать с советской властью, и

объявили его предателем.

- Вернемся к кровавому навету. Какова была позиция Василия Шульгина,

которую он отстаивал в "Киевлянине"?

- Он считал, что справедливый и честный русский суд не имеет права

становиться прислужником правительства. Напомню, что в то время

министром юстиции был Щегловитов. В народе его называли "Ванька

Каин". Он патронировал это дело. Парадокс состоял в том, что

правительство было заинтересовано в подобном процессе. Вот как он

создавался: версию о ритуальном убийстве подбросил один из

сотрудников "Киевлянина" по фамилии Савенко. Затем эту идею

подхватили общество "Двуглавый орел" и одноименная газета. По

инициативе "двуглавоорловцев" и некоторых киевских деятелей был

послан запрос в Государственную думу: не ритуальное ли это убийство?

Запрос был подписан депутатами Замысловским и, кажется,

Пуришкевичем... Можно считать, что с запроса в Государственную думу и

началось "дело о кровавом навете".

Во время процесса газета не отрицала употребления евреями

христианской крови, но настаивала на том, что Мендель Бейлис

невиновен. Власти, по всей видимости, такого не ожидали, и

номер "Киевлянина", вышедший в первый день суда, был конфискован, а

сам Шульгин оказался под следствием.

- Но ведь Шульгин - депутат!

- Он рассказывал мне, что в один из дней 1915 года, во время жестокой

метели, к нему прибыл юрист с делом в руках. На папке красовалась

резолюция Николая Второго: "Считать дело не бывшим". Такой оборот его

дела, как он объясняет, был связан с тем, что он пошел добровольцем в

армию (депутаты Думы освобождались от воинской повинности) и чуть ли

не в первый день нахождения на передовой был ранен.

- Что инкриминировали лично Василию Шульгину?

- Клевету на высших судебных чиновников. В своих статьях он писал о

министре юстиции Щегловитове, о прокуроре Виппере. Еще кого-то

обличал. Он настаивал на том, что они творят неправое дело и

продолжают на суде защищать свою неправую позицию.

Я находился под впечатлением его статей, с которыми ознакомился в

архиве Софийского собора. Послал ему восторженное письмо. И вскоре -

о чудо! - получил весточку от Шульгина. Это было в 1963 году, зимой,

я сразу же поехал к нему во Владимир.

Я прибыл электричкой из Москвы - молодой и нетерпеливый, приехал рано

и стал стучаться. Долго не открывали, потом впустили. Я сказал

Василию Витальевичу, что привез привет из Киева, - думал, он помнит

обмен посланиями. Он пригласил меня на кухню и стал чаем угощать. Я

не знаю, вспомнил ли он мое письмо, но беседу вел охотно. Он поведал

мне, как во Львове в 1914 году к нему пришел еврейский старец с

горящими глазами и большой бородой и сообщил, что во время процесса

весь еврейский мир, все евреи молились за Шульгина. Это отношение

было связано с его статьями в защиту Бейлиса.

Первая наша встреча была непродолжительной. Его жена, Мария

Дмитриевна, была больна, и она меня вскоре выгнала. Но я не обиделся,

а понял, что виной всему мой ранний визит. Позже я написал им еще

одно письмо. Шульгин ответил, и наша переписка продолжилась.

- А как эмигрант Шульгин оказался во Владимире?

- Вторая мировая война застала его с женой в Югославии. Он

рассказывал, что хорваты были лютее нацистов, вместе с ними

уничтожали сербов. Потом пришли русские. У Шульгина сложились хорошие

отношения с советскими военнослужащими. Однажды он пошел за молоком.

По дороге его перехватил какой-то военный и пригласил зайти в

комендатуру. Шульгин ответил, что купит молоко и вернется. Тот

настаивал - это по дороге, зайдем. Шульгин зашел, и его немедленно

арестовали. Переправили в СССР и дали 25 лет. Это случилось в 1944

году. В то время смертная казнь в СССР была отменена. В тюрьме он

просидел 12 лет. Ему сделали послабление: разрешили записывать сны,

потом записывать мысли... Но бумаги затем отбирали, Насколько я

понимаю, в архивах КГБ (ныне ФСБ) могло сохраниться достаточно много

документов и записей Василия Шульгина.

Освободил его Никита Хрущев. Шульгин с гордостью показывал мне

пригласительный билет за номером один на XXII съезд КПСС. Он сидел

рядом с Никитой и Ниной Хрущевыми в правительственной ложе в Большом

театре. Его фактически представили народу. И загранице. Он считался

чуть ли не любимцем Хрущева.

Во Владимире он после освобождения из тюрьмы жил в доме престарелых,

среди идиотов, как он мне говорил. Вскоре в СССР приехала его жена.

После того как его выкрали и вывезли в СССР, Мария Дмитриевна

продолжала находиться в Югославии, но, когда начались трения между

двумя этими странами, ее объявили шпионкой и выслали в Венгрию.

Впоследствии же Марии Дмитриевне позволили приехать к мужу во

Владимир. По всей видимости, это случилось в ту пору, когда Шульгину

выделили отдельную комнату.

- Помню документальный фильм "Перед судом истории", в котором

Шульгин, бывший депутат Госдумы, бродил по бывшему зданию

Государственной думы в Петербурге-Ленинграде и вспоминал свою

молодость... А с ним вел беседу и диспут какой-то историк-коммунист...

- Да, был такой фильм. Снимать его начали еще при Хрущеве, закончили

при Брежневе. Съемки велись в Ленинграде и Киеве, на его родине, и

были они столь напряженными и изматывающими, что Василий Шульгин

обратился ко мне с просьбой организовать ему и Марии Дмитриевне

отдых. Я устроил их в Триполье, маленьком селе под Киевом. Каждую

неделю ездил к ним, привозил припасы. Когда отдых закончился, он

признался: "Для Марии Дмитриевны это было лучшее место, а для меня -

нет".

Вскоре пришло письмо: "Мария Дмитриевна умерла". Я приехал на

похороны. Кладбище находилось в 20 километрах от Владимира, Марию

Дмитриевну похоронили под огромным дубом. И во время похорон он

объявил всем: "Сейчас я свободен. Я хочу сделать самый главный

поступок в своей жизни". Многие люди испуга лись этих слов. Потом он

повернулся ко мне и сказал: "Если хочешь - останься". И я остался.

Василий Шульгин решил, что все сорок поминальных дней будет жить

возле кладбища, в селе. С утра мы ходили на кладбище, к дубу. И там

он диктовал мне свои воспоминания и мысли. Он блестящий журналист.

Фраза у него была отточенная. Она не нуждалась ни в правке, ни

в редактуре. Он диктовал по полчаса в день. Иногда и по часу. Затем

забирал страницы. И где-то хранил.

- Что волновало его?

- Помню только фрагменты. Он считал, что с японцев началась русская

трагедия. Он писал, что острова, на которых они живут, поглотит

океан. И предлагал расселить японцев на Дальнем Востоке, вдоль

границы с Китаем. Он считал, что эта деятельная, воинственная и

энергичная нация должна стать другом русского народа. Ее

предназначение - быть щитом между Россией и Китаем, с которым в те

годы были весьма напряженные отношения.

Вот другой фрагмент. Он вспоминал, что Струве называл Ленина мыслящей

гильотиной. Шульгин говорил и о своем отношении к вождю пролетариата.

Были строчки о Сталине. Василий Шульгин, идеолог белого движения,

знал о Сталине больше, чем все мы, вместе взятые, но в нем жила

потребность обожествления политических деятелей. Он считал, что

Сталин имел все основания его казнить, ибо в одной из своих

эмигрантских статей Шульгин не очень лестно отозвался о кавказце.

Возвращаясь к фильму "Перед судом истории", скажу, что в Киеве его

показали в урезанном виде. Я написал об этом Шульгину, вернее,

сообщил его жене Марии Дмитриевне. Она передала ему, и Шульгин

ответил мне письмом, в котором сообщал о своем сожалении по поводу

участия в съемках.

- Известно, что Шульгин успел издать книгу в СССР. В нее вошло то,

что он вам диктовал?

- Нет. Он просил меня выслать ему копии его статей в "Киевлянине".

Просил прислать некоторые письма из нашей переписки. Документы того

времени и так далее. И я высылал все, что он просил. Не ему

непосредственно, а на имя Корнеева - был такой музыковед. Они были

хорошо знакомы, вместе сидели в тюрьме. И сдружились. На воле Шульгин

назначил его своим литературным секретарем. Потом вышла книга Василия

Витальевича, и в ней есть такие строчки: "Дополнено и исправлено

Корнеевым". Это Шульгина-то исправлять? Шульгин прислал мне в дар,

еще до выхода в свет, экземпляр книги. В ней были использованы все те

материалы, которые я ему посылал, - документы, письма ко мне,

другое...

- Как часто разговор затрагивал еврейскую тему? Ведь известно, что

защищавший Бейлиса Шульгин евреев не жаловал и, в частности, в

эмиграции выразил свое неприязненное отношение к ним в книге "Что нам

в них не нравится".

- Множество раз он рассказывал мне истории, в которых евреи играли

определенную роль в его жизни. В том числе историю с сахарным

заводом. Ведь Шульгина обвинили в том, что он пишет статьи в защиту

Бейлиса потому, что взял деньги у евреев.

Он был человеком высокообразованным, обладал энциклопедическими

познаниями. Но в то же время считал, что России выгодно использовать

еврейскую энергию, ничего не давая взамен. Вот характерный пример. В

1917 году отменили черту оседлости. Сделало это Временное

правительство, а не большевики. Шульгин называл это мерой временной.

Перед смертью - а умер он в возрасте девяноста восьми лет - он

сказал: "Уезжайте отсюда. Вам здесь делать нечего". Он считал, что

евреи несовместимы с русским духом.

Его бросало в крайности: в октябре 1905 года, в дни еврейского

погрома в Киеве, он, офицер саперного батальона, участвовал в разгоне

погромщиков. По его приказу солдаты батальона отобрали у погромщиков

награбленные у евреев пожитки и несли на себе - не было команды, что

делать с вещами. Он и сам не знал, как поступить с награбленным.

Потом дал приказ: выбросить. Но солдаты не послушались и стали

приторговывать барахлом на базаре.

- Во что верил Шульгин? Был ли он человеком мистически настроенным?

- У него была мистическая вера в предсказания. Однажды цыганка - если

не ошибаюсь, дело было в Париже - предсказала ему, что в конце жизни

он сыграет чуть ли не историческую роль в германском вопросе, в том,

что касается Берлина. И до самой смерти своей он ждал, что его

призовут коммунисты, чтобы он помог решить вопрос объединения двух

Германий и их столицы.

Он рассказывал, что в Петербурге, когда он искал своего сына, цыганка

нагадала ему будущее: его примут спокойно, не будет скандала в связи

с его статьями по поводу кавказца. Так оно и вышло. Сталин не

расстрелял его, ограничившись 25 годами.

* * *

Таковы непредсказуемые поступки, жизнь и смерть политика и журналиста

Василия Витальевича Шульгина, какими их увидел еврей Моше Бельферман,

записывавший воспоминания и мысли бывшего депутата Второй, Третьей и

Четвертой Государственной думы - на христианском кладбище, под дубом.

Ян Топоровский

"Вести"